Время ангелов
Шрифт:
— Малолетние правонарушители! Понятно. Итак, Антея, ты замужем.
— Разведена, — выдохнула она.
— Хорошо. Я хочу сказать… Пообедай со мной, Антея. Приходи в следующий понедельник, приходи ко мне.
— С удовольствием. Я уже знаю, где ты живешь. Нашла твой адрес в телефонной книге. Но ты, кажется, переезжаешь оттуда? Кто-то сказал…
— Нет, — сказал Маркус. — Я не переезжаю. Точно не переезжаю.
— Слушай, я должна бежать. Мне пора в клинику.
— Тогда до понедельника. В половине восьмого.
— Au revoir, Маркус.
Когда Маркус услышал ее удаляющиеся шаги и звук закрывающейся двери, он начал смеяться. Он вспомнил, что
Как странно все сложилось, внезапно вернулась Антея, и как воодушевило его ее появление. Во всем этом была какая-то нелепая, но ободряющая наивность. Он с нетерпением ждал новой встречи с ней. В ее присутствии обычный мир, казалось, вновь обретал свою первозданность и становился тем миром, где человеческие существа предъявляли простые требования друг к другу и где все было незначительным и случайным, трогательным и забавным.
Маркус обнаружил, что покинул комнату Карела и спускается по ступеням. Продолжит ли он работу над книгой? Возможно, эту книгу сможет написать только гений, а он не был гением. Наверное, то, что он хотел сказать о любви и о человечности, — правда, но это невозможно точно выразить в виде теории. Хорошо, он подумает обо всем этом позже. А сейчас ему нужна передышка, может даже отпуск.
Маркус вышел на улицу. Он улыбнулся бледному солнечному свету, людям, суетившимся за работой, окунулся в веселый шум звенящих голосов и журчащих транзисторов.
Подумать только, прежняя Антея снова вернулась, да еще таким образом. Социальный служащий в области психологии! Все это так странно, чрезвычайно странно.
Глава 24
Юджин Пешков тихо насвистывал, упаковывая свой чемодан. Хорошо, что у него мало вещей. Это так облегчает переезд. Мисс Шэдокс-Браун устроит так, что он переедет в церковное общежитие в Вест-Бермондси. Говорят, сначала ему придется делить комнату еще с кем-то, но пообещали в скором времени предоставить ему отдельную.
Юджин уже несколько дней жил один в доме священника. Мебель увезли, девушки уехали. Лео, у которого внезапно появились деньги, отправился на каникулы в Испанию. Юджину было жаль оставлять это место. Оно напоминало уютную нору, особенно зимой. Конечно, теперь она опустела и напоминала о смерти, а в последние два дня здесь стоял невыносимый шум, так как сносили башню Рена. Сегодня, к счастью, воскресенье.
Его пожитки заполнили три больших чемодана: в одном — одежда, в другом — фаянсовая посуда, завернутая в полотенца, третий был предназначен для всего оставшегося — бритвенных принадлежностей, радио, русской шкатулки, иконы, фотографий Тани. Свои книги в бумажных обложках он сложил в коробку и поставил в холле, чтобы их забрала миссис Барлоу для «Оксфама»[18]. Растение в горшке и подставка к нему уже отправились в общежитие на ручной тележке.
Итак, он снова переезжает. И всегда так было. Из одного лагеря в другой. Он бросил фотографию Тани на дно чемодана, затем снова достал и минуту смотрел на нее. Она была не очень хорошая и изображала Таню в один из тех моментов, когда та пребывала в настроении трагической королевы. Он всмотрелся в деревянный барак за ее спиной, пытаясь вспомнить его поточнее. Таня походила на призрак. Он смотрел мимо нее на барак. Они делили его с другой семейной парой. Их считали счастливцами. Возможно, они действительно были счастливцами. Наверное, он счастливчик. В конце концов, мир всего лишь лагерь с хорошими и плохими углами. Его угол никогда не был слишком плохим. Мир — транзитный лагерь. И единственное, что определенно, — человек здесь ненадолго.
Он жалел, что не был добрее к Тане. Ему казалось, что она каким-то образом поймала его в ловушку. Она умерла молодой, в недоумении и страдании, а он был слишком занят Лео и своим собственным будущим, чтобы ухаживать должным образом за умирающей. Он расплачивался сигаретами за то, чтобы с ней посидели. Ему было очень жаль ее, но в то же время страстно хотелось, чтобы все это закончилось. Она не умела храбро переносить страдания, а ему не хотелось переживать с ней ужас смерти. Его возмущало, что она не прошла проверку на стоицизм… Он не проронил ни слезинки ни о своей матери, ни о сестре — людях, которые были ему бесконечно дороже, чем Таня. Он был суров с Таней, а она не понимала почему. Имело ли это теперь какое-то значение, теперь, когда она перестала существовать?
Он уронил фотографию в чемодан и повернулся, чтобы взять икону. Молочно-голубые ангелы были бесконечно печальны. Они уже прошли долгий путь, и когда Юджин исчезнет, они все еще будут странствовать и странствовать, пока не настанет день, когда никто уже не сможет сказать, кто они. Существует только это движение. Какое теперь имеет значение его жестокость к Тане, размышлял Юджин, раз нет Бога? Но он чувствовал, что имеет значение. Это было всего лишь ощущение тяжести в груди. Он стряхнул крошки от тостов и сахарного пирожного с пушистой зеленой скатерти и завернул в нее икону.
Пэтти теперь тоже казалась такой далекой, как будто принадлежала другой эпохе. Мысли о ней уже не причиняли боли, он был изолирован, закрыт от нее. Боль существовала где-то отдельно, к нему же пришла печаль. Он любил Пэтти, потому что она тоже была неудачницей, как и он сам, но неудачницей совершенно другого рода. В действительности они не подходили друг другу. Он был не в состоянии впустить Пэтти в свое прошлое, а он весь состоял из прошлого, этого мрачного яйца, вместившего в себя сокровища его детства. Он не мог впустить туда Пэтти, да теперь уже слишком поздно что-либо менять. Конечно, он мог бы простить Пэтти, по крайней мере попытаться понять. Но когда она внезапно ушла, он почувствовал некое облегчение и вскоре стал думать о случившемся как о неизбежном. Счастье, которое она для него символизировала, в то же время таило в себе и опасность. Стать старше — значит знать, что не обстоятельства, а сознание делает человека счастливым или печальным. Он был печальным человеком и никогда не сможет дать счастье другим или жить в доме, как живут обычные люди.
Его нога коснулась чего-то лежащего под койкой, и он наклонился посмотреть. Это был детектив в бумажной обложке, который он не заметил. Он поднял его, открыл дверь и медленно направился к холлу, чтобы положить его в коробку вместе с другими книгами. Чуть слышно ступая, он прошел через безжизненную, опустевшую кухню. Звук шагов живого человека казался здесь неуместным, пробуждал умирающее эхо. Он прошел через темное пространство под лестницей и резко остановился. В холле кто-то был. Затем он рассмотрел, что это всего лишь миссис Барлоу. Он собирался заговорить с ней, но заметил, что она как-то странно ведет себя. Она встала на колени около коробки с книгами, затем села на пол, положив голову на коробку, и он услышал чуть слышные всхлипывания. Миссис Барлоу плакала.