Время библиомантов. Книга крови
Шрифт:
– Они защищались от нападений Академии. Кроме того, с тех пор сменилось несколько поколений. Твой отец сражался в ночных убежищах. Сколько ему было лет, когда он умер? Около шестидесяти? До этого возраста здесь не доживает никто. Дожить до сорока здесь большое счастье: большинство поганок умирают гораздо раньше. В лагере ты не найдёшь никого, кто бы сам участвовал в прошедшей войне.
– И ты, и Федра, вы оба требуете от меня переписать «Книги творения». Но вы хотите, чтобы я изменила в них ход событий. Федра считает, что, переписав одиннадцатый том, я смогу изменить историю экслибров так, чтобы чернильные поганки никогда не появлялись на свет. Ты же хочешь ещё большего.
– У
– Ты уже попробовал воплотить его в жизнь.
Зибенштерн кивнул:
– Я был молод и полон энтузиазма, но не слишком мудр. Мне не хватало опыта в обращении с подобными вещами. Кроме того, я пытался улучшить обстоятельства, которые уже существовали. Моё семейство и четыре других, основавшие «Алый зал», – глупо было включать их в мир библиомантики.
– И поэтому сейчас ты хочешь искоренить всё, что не соответствует твоим идеалам? Нет! Ты хочешь не изменить несовершенные части мира, а сделать их никогда не бывшими! И вписать на их место что-нибудь другое. Причём никто не даст тебе гарантии, что в один прекрасный день новые обстоятельства не будут разворачиваться так, что тебе это придётся не по вкусу. Ошибки как болезни: они без предупреждения возникают там, где ещё вчера была здоровая ткань. Создания, населяющие мир, который ты сотворил, всегда будут влиять на его судьбу. Невозможно предсказать и заранее исправить все неудачи.
– Я извлёк уроки из того, что произошло. Мы перечеркнём войну и все её причины.
– Ах вот как? Ты хочешь не улучшить положение экслибров, как Федра. Повторяю: ты хочешь убрать их совсем, сделать никогда не бывшими? – Она взглянула на него, качая головой. – Тогда ты ничем не лучше Академии, Северин. В итоге и ты, и Академия хотите искоренить экслибров и чернильных поганок.
– Уничтожить их посредством войны не то же самое, что заранее исправить ошибку, приведшую к их возникновению! – негодующе огрызнулся старик. – Они же выпали из книг не по собственной воле! Мы просто не дадим им выпадать из своих историй. Лично я ничего плохого в этом не вижу. Ты думаешь, хоть кто-то из них сожалел бы, если бы вообще не попал в этот мир и остался в своём?
Фурия вспомнила о Джиме. Сейчас она с радостью спросила бы его, что он думает по этому поводу. Несмотря на то что она жила бок о бок с экслибрами много месяцев, у неё всё ещё не получалось поставить себя на их место. Конечно, никто по доброй воле не стал бы жить в гетто за колючей проволокой в угнетённом положении. Но разве среди экслибров в имении многие не предпочитали свою нынешнюю жизнь той, которую они влачили в книгах? В «Буре» Шекспира Ариэль был пленником, слугой мага Просперо. В мире библиомантики у него хотя бы появилась возможность самому стать хозяином своей судьбы. Он ни при каких обстоятельствах не согласился бы с теорией Зибенштерна. Он умер свободным.
Фурия сжала кулаки:
– Тогда я была бы часовщиком, который понятия не имеет, как устроен часовой механизм! Кто доверит такому чинить свои часы!
– Я мог бы быть твоим советником.
– Ты хочешь, чтобы я была твоей марионеткой. Как Рашель – марионетка Академии.
Старик энергично потряс головой:
– Это не так! Я имею в виду…
Однако Фурия уже не слушала его. Она достала петушиную книгу, расщепила страничное сердце и быстрыми шагами направилась к одному из проломов в перилах – создавалось впечатление, как будто гигантская пасть откусила от них кусок.
– Не делай этого! – крикнул ей старик.
Она множество раз видела, как летали Изида и Саммербель, а однажды летающие кавалеры гнались за ней по крышам Либрополиса. Только у неё самой оторваться от земли ещё никогда не получалось. Когда они тренировались с Саммербель, та говорила, что Фурия не может до конца отключить голову и слишком рационально подходит к вопросу.
Возможно, смешанные чувства и ярость как раз и придадут ей недостающее ускорение. Самое время попробовать. Если же ничего не выйдет и она разобьётся о скалы внизу, остальные проблемы тоже, так сказать, разрешатся сами собой.
– Фурия, пожалуйста!..
Она не слушала его, на ходу читая слова страничного сердца.
Зибенштерн хотел загородить ей дорогу, но не успел, ведь двигался слишком медленно, и Фурия добралась до места со сломанными перилами, немного опередив его. Когда он протянул руку, чтобы удержать её, она закрыла глаза и шагнула с края палубы.
– Ну вот, и эта участь меня не минует, – прокаркала петушиная книга.
Палубы под ногами Фурии уже не было: под ней зияла пропасть. Секунду, показавшуюся девочке бесконечной, она ощущала падение – словно прыжок с трёхметровой вышки. Её тело приготовилось упасть, в животе ёкнуло.
У неё получилось держать равновесие – и страх высоты вдруг пропал. Она стояла в воздухе выпрямившись, чуть покачиваясь, неуверенная в том, как это должно быть, но парящая над землёй. Ощущение падения, от которого у неё только что сжималось всё внутри, уступило место радостному возбуждению.
– Фурия! – услышала она вопль Зибенштерна, но не обратила на него внимания, паря высоко над лавовыми нагромождениями и борясь с желанием замахать в воздухе руками.
Одновременно она спустилась чуть ниже, но очень медленно, как будто сила земного притяжения не до конца потеряла над ней власть. Это был первый успех, да, это был успех, за которым она почти забыла разговоры Зибенштерна о переписывании мира и её собственной роли в нём. Прошло не менее полминуты, прежде чем Фурия достигла земли и легко опустилась на её поверхность подошвами туфель. Она глубоко вздохнула, облегчённо и удовлетворённо одновременно, и только сейчас оглянулась на гигантский остов «Флёр», вздымавшийся за её спиной, словно горный хребет. На палубе корабля, возле перил, при вспышках зарниц можно было различить фигуру Зибенштерна – одинокий силуэт, обращённый в её сторону. Даже если он что-то кричал ей, слова относило ветром и их нельзя было разобрать.
По каменистым обломкам Фурия заторопилась к цепочке лагерных костров. Часовые пропустили её, но Фурия ощущала у себя на спине их взгляды спустя долгое время, уже взбираясь по склону холма, когда между ней и лагерем встали каменистые громады. Только оказавшись на вершине, она остановилась и оглядела море огней, раскинувшееся внизу. Из долины доносилась неистовая барабанная дробь. Разницы между ночью и днём не существовало, поэтому лагерь никогда не спал.
Вместо того чтобы вернуться тем же путём, которым она пришла вместе с Зибенштерном, она повернула направо, по широкой дуге обогнула бункер Федры и прилегающие к нему постройки, стоявшие на полпути вниз, и продолжила спуск, направляясь к ответвлениям лагеря чернильных поганок.