Время библиомантов. Книга крови
Шрифт:
– Прокоптят, зажарят и сожрут, – прошептала петушиная книга. – Я этого не заслужила!
Большинство обитателей лагеря носили такую же обветшавшую и чиненую-перечиненую одежду, как и сама Фурия, – трофеи с полей сражений, неоднократно заштопанные и перелатанные.
Вскоре с противоположной стороны прохода Фурия увидела кострище под открытым небом. Более двух десятков чернильных поганок самых разных возрастов собрались у огня. Они ели кроличье мясо, жаренное на шампурах, или напевали себе под нос какие-то мотивчики, попадая в ритм барабанов.
Девочка обогнула ещё два костра, чтобы не встречаться с поганками, и в результате попала в некое подобие дворика. Куча пепла в его середине и отверстие в брезентовом навесе, через которое было видно ночное небо, позволяли предположить, что здесь совсем недавно тоже горел костёр. За загородками из шкур и крошащейся кладкой, окаймлявшими дворик, раздавались тихие голоса, иногда слышался свист, также уже знакомый Фурии. Возможно, это чернильные поганки, преследовавшие её, перекликались между собой.
Хотя Фурия знала, что предостережения петушиной книги имели под собой все основания, но не могла не поддаться очарованию лагеря и его обитателей. Девочка уже давно могла повернуть обратно – разве она не увидела достаточно для того, чтобы составить себе первое впечатление? – однако вместо этого продвигалась всё глубже в лабиринт ходов. Фурия уже давно потеряла ориентацию: она не знала, где находится.
– Ты заблудилась. – Петушиная книга чувствовала, что происходит на душе у девочки. – Ну конечно, как же иначе!
– Компас пригодился бы нам больше, чем твоё вечное бурчание.
– Моя дорогая, компас бы ничего нам не дал, потому что в этом отвратительном месте отсутствуют стороны света.
Конечно, Фурия знала это.
– Всезнайка!
– Глупый ребёнок!
Негодуя, Фурия вытащила книгу из кармана. Жёлтый клюв воинственно вытянулся ей навстречу.
– Всё это кончится плохо, – прокаркал он.
– Кричи громче – ещё не весь лагерь услышал.
– Гетто в Либрополисе – просто рай небесный по сравнению с этой дырой! – возразил клюв петушиной книги.
– Тогда почему ты сбежала от Иеремии, если у него тебе так замечательно жилось?! – съязвила Фурия.
– Я пользовалась успехом. На меня обращали внимание. Я была прославленным ветераном…
– Прежде всего ты была самой быстрой петушиной книгой в мире – судя по тому, как шустро ты улизнула после последнего боя!
– Умная книга не упустит своего шанса, – парировала книга.
– Угу, чтобы потом позволить Кэт заманить себя в ловушку, купившись на парочку открыток! – заявила девочка.
– Я умирала с голоду! А открытки очень вкусные.
– Ты просто ненасытная обжора!
– Ничего, мы ещё посмотрим, насколько ненасытны эти чернильные…
Кто-то кашлянул. Фурия и петушиная книга замолкли.
– Пожалуйста, вы не могли бы вести себя потише? Тут у нас умирает кое-кто, – подала
– Только не я! – Клюв петушиной книги с быстротой молнии исчез глубоко под обложкой.
Фурия зажала книгу в руке, чтобы в случае необходимости быстро расщепить страничное сердце, однако пока не открывала её. Прищурив глаза, она заглянула в темень одного из проходов.
– Это Мать пятнадцати, – объяснил детский голос. – Она при смерти.
Мгновение Фурия колебалась, а затем шагнула в сторону мальчика – чернильной поганки. У него была гладко выбритая голова, как и у большинства детей и подростков в лагере, – вероятно, чтобы не подцепить вшей и других насекомых. Его голая грудь, испещрённая иссиня-чёрными пятнами, была украшена светлыми поперечными полосами, нарисованными или вытатуированными – при таком слабом освещении она не могла разглядеть как следует. Он был босой. Ветхие штаны едва прикрывали колени.
– Простите, – сказала Фурия, – мы не хотели проявить неуважения.
Мальчик был явно моложе Фурии, хотя определить возраст чернильной поганки с первого взгляда было практически невозможно: тяжёлая жизнь в ночных убежищах накладывала отпечаток даже на детские лица.
Он молча повернулся и исчез в темноте.
– Бежим отсюда! – прошептала петушиная книга.
Но Фурия последовала за парнишкой.
– Что ты делаешь?!
Девочка вошла в жилище, сложенное из грубого камня и напоминающее снежное иглу. Прошло некоторое время, пока её глаза привыкли к темноте, и тогда она заметила слабый отблеск огня, падавший через отверстие в противоположном конце помещения. Мальчик прошёл сквозь него и исчез, она еле успела заметить, куда он делся.
– Чуешь? – прошептала петушиная книга. – Пахнет жареной человечиной!
– А вот и нет, – тихо возразила девочка, вышла из помещения и свернула в один из крытых проходов между постройками.
Навес над ней похлопывал, колыхаемый ветром. Откуда-то, совсем неподалёку, раздавались многочисленные голоса. Она собралась с духом и пошла в ту сторону.
Следующая постройка была больше, чем каменное иглу, но вместо крыши сверху на ней был натянут полог, сшитый из кроличьих шкурок. Должно быть, кто-то потратил уйму времени, чтобы сшить столько шкурок вместе. Полог, вероятно, кое-как укрывал обитателей жилища от дождя и угольной пыли.
В центре помещения на сером меховом покрывале, – единственном удобстве в грязной хижине, – не подавая признаков жизни, лежала женщина с коротко стриженными волосами, напоминавшими щетину. Рядом с ней, в перевёрнутом стальном шлеме, горел огонь.
Вокруг женщины, усевшись по-турецки, скрестив руки на груди и закрыв глаза, сидели несколько полуголых девочек и мальчиков. Мальчик, за которым последовала Фурия, опустился на свободное место в кругу и принял ту же позу – по-видимому, ритуальную. Прежде чем сесть, он коротко глянул на Фурию, но его взгляд девочка никак не смогла истолковать.