Время Бригадиров
Шрифт:
И припомнил, что действительно, был у них с плохим глазом, прикрытым от греха кожаной повязкой, все пугал ресторанного, когда тот не вовремя лез с намеками - что неплохо бы иногда и платить. Тогда грозно тянулся к повязке, и тот махал на него фартучком, подседал и смешно жмурил лицо в испуге. Этот был настоящий. Знал еще одного, но тот был известный в роте лапшист, а повязку надевал, лишь когда в хрычевню намыливался - доводить хозяина до зубовного скрежета. Ну, и доигрался - загрызли. Есть такие, что за лишнюю кружку пойла в грызуны наймутся. Ищи потом - сверяй зубки, примеряй - тот или не тот сработал? Но про
– Какие образки пропали!
– сказал, вдруг, Чмыхало.
– Он, сволочь, мне так и не выменял, что просил…
Выверток следил за горем человеков.
– Дедок, гадюка, между прочим, опять потяжелел!
Бригадир посмотрел - потяжелел не потяжелел, но наотдыхался - можно вести на привязи.
От гати снова начиналась чужая тропа, место было набитое, хоженое - только непонятно кем. Если тропа не своя, даже недоумок на нее не ступит. По чужим лесным тропкам не ходи, иди вдоль, а чтобы пересечь чужую - десять раз обдумай - надо ли? до последнего держись, даже когда сильно в сторону забирает. Ищи место, думай, как пересечь, но только бы не ступить, не замять ни ее, ни обочины, не обозначиться. Нельзя следить на чужом, нельзя расписываться - куда пошел и откуда.
Бригадир нашел такое место, будто нарочное. Подумал, и не решился воспользоваться - не понравилось. Вроде бы и ствол завалился сам, но вот давно, еще и живой, только врос глубже той частью корней, что не выдернулись. Нависал на ту сторону удобно, подпираясь верхушкой в другое дерево, и сук по ту сторону имелся толстый, по которому можно спуститься. Но слишком уж удобный переход, наверняка опробованный, а не любил Бригадир подобных излишеств. Решил идти дальше, хотя тропа, вдоль которой двигались, уж совсем стала забирать влево.
Но тут Кося стал возражать, если дальше идти, то получится, что назад, и дело к вечеру, а до большака, по прикидкам, всего ничего. Бригадир в подобных делах позволял высказаться всем оставшимся в живых. Еще раз прислушался к себе. Не нравится - и все тут!
– Первым не пойду!
– сказал, как отрезал.
– Я попробую!
– Это твое решение? Свое?
– на всякий случай еще раз спросил Бригадир и успокоился только, когда Кося ответил ритуально, как и требовалось.
– Твоего греха здесь нет - свое на себя беру.
Тогда только отпустил - нечего лишнее посмертное цеплять на загривок, потом зудит, ноет, приходится Серафиму приплачивать, чтобы снял. Пристроился в сторонке, приложил ствол к щеке, стал водить по сторонам, ожидая неизвестно чего. Ну, не нравилось ему здесь, хоть ты тресни.
Кося пощупал наклоненное дерево, побил ладонями, поцеловал и пошел прямо от комля, сперва легко, потом забалансировал на одной ноге, присел в испуге и дальше уже не выпендривался, на четвереньках. Над тропинкой задержался - посмотрел направо и налево, оглянулся к Бригадиру, помахал отрицательно головой. Пошел веселее. На той стороне встал на сук, который спускался к земле, не отнимая рук от ствола попрыгал, попружинил… держит. Бригадир подумал, что дальше лучше бы сползать по суку в обхват, и потом, не отпуская рук, прощупать ногами землю. Но Кося решил по-другому, стал сходить, и тут, непонятно с чего, вдруг поехала нога, взмахнул руками, уже падая попытался ухватиться за сук и вроде удалось, но руки отчего-то не сомкнулись намертво, не
Прежде чем развязать, еще раз обрисовал перспективы. Либо ползет, либо рублем в лоб из поганого ружья.
– Попробуешь чего-нибудь отчебучить, разнесу по кочкам!
Подвязал его на две веревки. Одной к поясу, другу за ногу и пустил первым. Выверток все-таки подвел. Как так случилось, вроде и привязаны были сапоги накрепко, но один сполз с ноги сам собой, упал на тропу, и ничего поделать было нельзя. Ползущий сзади Бригадир только и проводил тоскливым взглядом. Ну, не ладилось все, с самого начала не заладилось. Упал нагло, прямо на подошву, стал носком по тропе, словно намеревался бежать, и жиденькая, едва заметная глазу волна прошла по тропе, прошелестели листья в ту и другую сторону. Ой, как хреново…
Ты это нарочно, что ли, паскуда?
– зашептал Бригадир.
Хорониться теперь не имело смысла, только и времени оставалось, пока волна-сторож до хозяев дойдет. Но пока еще соберутся… - успокоил себя Бригадир и стал пихать подталкивать вывертка. На развилке остановил, перелез через, нарочно придавливая побольней. Внимательно осмотрел то место, где у Чмыхало соскользнула нога, а потом и руки.
– Ничего не заметил. Прижал мизинец, повозил по стволу поднес понюхал широко ноздрями, повел головой.
Обмазана скользючкой. Причем, не местной, не природной, а химической магазинной. Свои что ли охотятся? Но тут не знаешь что хуже… стал вязать веревки, чтобы спуститься в стороне… первым спустил вывнртка.
Кося последний, хоть и не под отчет, но контракты в конторе зарегистрированы, хочешь не хочешь, объясняться придется. Потому задержался, заглянул. Увидел то, что примерно и ожидал.
Зацепился ребрами за крюки вживленные в стенки.
– Как ты?
– Больно!
– выдохнул Кося
– Неудачно нацепился, если снимать, кишки потянутся.
Достал духовую трубочку снаряженную сонником - легкой приятной смертью. Прицелился, чпокнул - Кося и не почувствовал, что игла под подбородком уже. Теперь недолго.
– Ухо дашь?
– Зачем?
– Зуб даю - захороню в молельной
Кося заулыбался и "поплыл". Знал, что не обманут, потому как последний он из всех Кось.
Бригадир "последних" никогда не обманывал, потому и задержался дольше разумного, подтянул Косю петлей, срезал то, что обещал и упаковал с образками - все неспешно, вдумчиво.
Вывороток смотрел в яму с жадностью, словно впитывал в глаза, боясь упустить хоть малейшую деталь.
4.
На всякий день ночь приходит, и этого не миновать - спасайся костром, жилищем или незаметностью.
Луна, что фонарь огромный (чисто глаз бога!), отбрасывала в бору длинные тени, а потом, вдруг, сморгнула, будто наползло черное веко, и серебристый высохший мох стал пепельным и уже не так хрустел под ногой, и… Но вот открылось веко, и стало по-прежнему - частокол теней, лежащий по мхам, опять принялся подчеркивать голую стройность деревьев, высохших на корню.