Время бусово
Шрифт:
Подумают немного, да и приступят к повседневным делам, так как долго заниматься размышлениями по данному вопросу некогда — голо-ва пойдет кругом да и дела ждать не будут. Надо ковать железо — кри-цу, надо сучить пряжу, надо готовить ткани, надо пасти стада, надо воз-делывать землю. Да разве мало чего надо?.. Но это все будет утром. А пока Кияр Антский притих в тревожном ожидании.
РОЖДЕНИЕ БУСА
А во дворце русколанского князя Дажина из рода Белояров, не-смотря на ночь, ярко пылали факелы, отодвигая из комнат ночной су-мрак, и суетились слуги. Да и как им было не суетиться, если любимая жена князя, золотоволосая и синеглазая Ладуня, названная так в честь богини красоты, весны и любви Лады, разрешалась первенцем.
Она лежала обнаженная на высокой кровати, покрытой попонами и парчовыми накидками, за прозрачной кисеей, отгораживающий ее бу-дуар от остального пространства комнаты, ярко освещенной десятками факелов, свечей и жировых плошек с горящими в них фитилями, а ря-дом хлопотала старая ведунья Родислава, аккуратно массируя низ живо-та роженицы и ублажая тело теплыми и маслянистыми благовониями. Возле нее безотлучно находилась и тенью скользила, как нитка за игол-кой, ее внучка и помощница Зоринка, отроковица лет четырнадцати-пятнадцати, в длинном сарафане, подол которого был расписан яркой вышивкой. Голову покрывал белый плат, из-под которого на гибкую спину свисала тугая русая коса. Родислава делала свое дело, не забывая поучать внучку и командуя челядью и сенными девицами княгини.
Лицо Ладуни было покрыто капельками пота. Длинные волосы со-браны в пучок и упрятаны под платок. В глазах боль и надежда. И сле-зы. Чтобы не стонать, Ладуня прикусывала пухлые губки.
— Бабушка, милая, как мне больно, я не умру? — спрашивала она в который раз чуть слышно Родиславу. — Не заберет ли меня к себе Ко-щей, помощник Чернобога? Или Мара — богиня подземного царства?..
— Да что ты, дитятко, — подбадривала ее ведунья, — неужели твоя покровительница такое допустит! — Имелась в виду богиня Лада. — Никогда. И Световид не оставит своей милостью. И Макошь. И Велес. И Зимстерла, богиня весны и цветов. Ничего не бойся. Тужься, лапуш-ка, тужься. А я тебя сейчас волшебной, настоянной на ста травах мазью разотру, чтобы тело твое белоснежное расслабилось, чтобы вагине легче было младенца на свет божий вытолкнуть. Ты не бойся, а я сейчас еще одну молитовку богам сотворю. Боги наши добрые, они испокон веков роду славянскому помогают, так как мы — внуки и дети их и живем по данному нам ими же Завету.
И зашевелила тонкими бескровными губами, шепча про себя слова сакрального текста, лишь ей одной известного, а потому, тайного, не-доступного для других уст и ушей.
Она шептала, и хоть слов было не понять, не разобрать, но они об-волакивали, зачаровывали, утоляли. Нестерпимая боль растворялась в этом шепоте и этих неразборчивых словах-заговорах.
Родислава уже и не помнила, сколько лет она прожила на этом све-те, сколько раз Лучезарного Ярилу сменял Светлоликий Коло, сколько приняла младенцев от различных рожениц. Разве упомнишь всего. Все может помнить только богиня Тригла. На то она и богиня, к тому же трехглавая!
Лицо Родиславы, когда-то румяное и гладкое, стало похоже на пе-ченое яблоко, все в морщинах и складках; выцветшие от времени глаза слегка слезились. И одежда на ней была ей под стать: такая же старая и блеклая. Только новый фартук белым пятном выделялся на фоне темно-го платья и явно диссонировал с ним и самой обладательницей этого фартука. Однако жилистые руки Родиславы, по-прежнему были про-ворны и сильны. Словно их миновала чаша долгих лет. Да еще голос был тверд и звонок. Конечно, не такой, как у молодых селянок, но все же.
— Чего стали — рты пораззявили, не видели что ли, как бабы рожа-ют? — покрикивала Родислава на молодок, по ее мнению, не таких уж расторопных, хоть те и носились вокруг нее как угорелые. — У всех вас на роду написано: не только с милым любиться-миловаться, но и за лю-бовь ту сладкую перед богами через муки телесные ответ держать. Так что не стойте овечками несмышлеными, лучше вон воды нагрейте про запас, да рушников чистых приготовьте побольше, да бельишко смен-ное…
Вода была давно уже нагрета в большом казане и разлита в сереб-ряные кувшины и тазик, выданные ведунье княжеской ключницей Ми-рославой, женщиной крупной и властной, настоящей хозяйкой дворца, но в присутствии ведуньи присмиревшей и безропотно выполнявшей все указания Родиславы. И рушники, мягкие и выбеленные, с красивы-ми вышивками на концах лежали тут же, на ложе небольшого стульца с высокой резной спинкой, рядом с простыми льняными длиннополыми рубахами. Узор вышивок незамысловат, но это на первый взгляд. На самом деле он таит в себе сакральную силу. Если внимательно вгля-деться в очертания рисунков, то и Мать-Роженицу увидишь, и богиню плодовитости узришь.
— Бабушка, все уже давно готово, — попробовала оправдаться одна из молодок, та, что была побойче остальных. — Мы все уже давно сде-лали, как вы нам велели.
— Ты у меня еще поговори, — усмехнулась уголками глаз ведунья, — враз в лягушку-квакушку превращу.
Девушка вмиг притихла, даже как-то сжалась, постаравшись стать меньше и незаметней. Потом тихонько шмыгнула в дальний угол за спины товарок, подальше с глаз ведуньи: а то, не ровен час, и, правда, в страшную лягушку превратит, с холодной пупырчатой кожей. Ведуньи, они такие, все могут…
— Знаю я вас, бестолковых, — без особой жесткости в голосе, скоре для того, чтобы поддержать разговор, ворчала старая ведунья, — вам только дай волю, только не досмотри за вами — враз все перевернете да перепортите.
Молодые женщины и девушки, находившиеся в комнате княжны, в знак согласия с ведуньей опустили долу глаза.
— Ты же, Зоринка, — оставила она на время в покое княжескую прислугу, — глазами по стенам княжеской светлицы не шарь, больше к моему действу приглядывайся, да запоминай. А то призовет меня к себе Щур, и не кому будет дитяток у баб принимать. Мать твоя пустоцветом уродилась: ни украсть, ни покараулить. Одно радует, что воительницей знатной стала. В стрельбе из лука, в скачках на коне, во владении копь-ем и мечом, не каждый мужчина за ней угонится. А знахарским делам, врачеванию, боги ее не уподобили. Пустоцвет. Вот опять ушла с сар-матскими конниками в земли греков аль ромеев, — кто их там разберет, — на далекую реку Дунавей — жива ли еще, или уже головушку свою буйную на сыру землю сложила, неизвестно. — Бабка тихонько вздох-нула, видно, как ни бранила она свою дочь, но переживала за нее. — Так что одна надежда, внучка, на тебя… на тебя, мое золотко…
— Да я, бабушка, и так стараюсь, все запоминаю… Вот только мо-литовку, которую ты про себя шепчешь, не знаю. А так — все запомни-ла… все смогу.
— Молитве заветной научу. Еще успеется…
— Спасибо, бабушка, я буду стараться, — порадовала Зоринка ста-руху, единственную кормилицу в семье, добывающую себе и ей хлеб насущный тайными знаниями и врачеванием путем заговоров и настоев трав не только людей, но и домашних животных. Отца Зоринка не пом-нила — погиб он при очередном набеге асов. Мать Воислава почти все-гда была в походах и дома появлялась редко, да и то на день-другой. Материнских ласк к Зоринке особо не высказывала, видно огрубела сердцем в сечах и битвах. Прижмет к себе, поцелует в макушку, погла-дит огрубелыми, похожими скорее на мужские, чем на женские, ладо-нями… И снова в поход, неприступная и чужая в темной железной бро-не и таком же шлеме, из-под которого на плечи только поседевшие во-лосы вместо плаща сбегают, словно броня укрыла не только ее тело, но и душу от всего мира, в том числе и от близких ей людей. Так что бабка Родислава для нее была самым близким и единственно родным челове-ком, кормильцем и защитником. И она свою бабку не просто любила, но и обожала, и уважала, и старалась во всем угодить.
— А ты, милая лебедушка, — вновь обратилась ведунья к княгине, — к пустым разговорам не прислушивайся. Знай себе, ладушка, тужься. Тужься да тужься! А Световид, Дидилия и Лада своими милостями нас в беде не оставят.
И молодая жена князя Русколани тужилась, прикусив в который раз до крови пухлые губки и закрыв глаза, стараясь не стонать. Только рождение сына могло в какой-то мере оправдать те муки, которые она сейчас испытывала.
«Только рождение сына — первенца и наследника — должно при-нести нам несказанную радость, — повторяла она про себя, чтобы не думать о боли, терзающей низ живота и пах. — Только рождение сы-на… сыночка… кровиночку…»