Время черной луны
Шрифт:
Ярость неконтролируема, словно где-то внутри выстреливает стальная пружина: ногти впиваются в ненавистную рожу, колено впечатывается в пах. Врешь – не возьмешь!
Дышать становится легче. Это потому, что ее никто больше не держит. Циклопу есть за что подержаться – с ударом она все верно рассчитала, – а его приятель, похоже, не до конца понимает, что происходит. Стоит, раскинул в стороны руки-грабли, матерится, но с места не двигается.
Бежать! Карт-бланш ненадолго. Еще пару секунд промедления – и наступит смерть, смрадная и неприкаянная.
Дыхание сбивается, в ушах шумит и щелкает, а в боку болит.
– Куда, сука?! – Голос совсем близко. Не помог карт-бланш.
Шипастый куст царапает щеку, цепляется за платье, тормозит, не пускает. Ничего, осталось несколько шагов. А царапины заживут, подумаешь – царапины.
Вот уже и спасительные огни многоэтажек. Огней немного, но они есть. Значит, кто-то не спит, и вопли ее услышат, если что. Еще чуть-чуть – и не будет никаких кустов, никакой торчащей из земли арматуры, никаких вонючих маргиналов. Только бы добежать…
– Стоять! – Каблук-предатель ломается, ноге больно, а в глазах – серебристый туман. «Чуть-чуть» не считается, недобежала…
Цепкие руки грубо хватают за платье.
– Стоять, я сказал…
Дернуться, заорать как можно громче, позвать на помощь. Вдруг повезет, ведь дома же рядом. Главное, на рожу эту мерзкую не смотреть, в глаз этот циклопий…
Получается: и заорать, и дернуться, и даже вырваться. Вот только убежать не выходит. Непослушное тело валится назад. Все из-за каблука…
Земля мягкая, а затылку почему-то больно. Острая вспышка – и серебристый туман становится красным. В нем плавают звезды и черная луна. Звездам все равно, а луне любопытно. Она опускается все ниже и ниже, пока не превращается в одноглазую рожу…
– А девка-то того, кажись, окочурилась…
– Ну дык, денежки-то нам за то и уплочены…
Туман сгущается, в нем нет уже ни боли, ни звезд, ни луны, ни Циклопа. И ее, Лии, больше нет…
…Кукла, нареченная Лией, теперь не сопротивляется и даже не смотрит на него, своего мучителя. Глаза-бусины тусклые, от недавнего живого блеска не осталось и следа. Глиняная голова расколота, из трещины сочится кровь, окрашивает красным мягкие, как пух, волосы. Платье, порванное спереди и сзади, обвивает тонкие ножки грязными лохмотьями. Бедная кукла… Бедная Лунная девочка…
– Чего, Монгол, дрейфишь?! – Ленька Зубарев врезал носком ботинка по утопающей в кромешной темноте неприметной дверце.
Кто дрейфит? Нашли чем пугать бывалого! Он на Байкале на пятнадцатиметровую глубину погружался, с вертушки с парашютом прыгал аж шесть раз, на Кавказ в горы ходил в поход не абы какой, а пятой степени сложности, а тут такая ерунда – городской морг. И никакая это не проверка на смелость – он свою смелость уже давно кому требовалось доказал, – а самая обыкновенная глупость и мальчишеская бравада. Просто Зубарев, который в жизни своей ничего страшнее майской грозы не видывал, после пол-литры водки вдруг воззрился на него глазами, еще не стеклянными, но уже шальными, и задал риторический вопрос:
– А не слабо ли тебе, Монгол?..
А он, дурак, вместо того чтобы послать Зубарева куда подальше и самому отправиться на боковую, повелся на провокацию:
– Не
– Дружбан у меня есть, одноклассник, – Зубарев икнул и радостно улыбнулся, – совершенно отмороженный тип, работает санитаром в судебно-криминалистической лаборатории. Страшилки рассказывает такие – аж кровь в жилах стынет. Ну, там, про случаи всякие разные, про покойничков неупокоенных и тайны неразгаданные. Говорит, что на его работе никто долго не задерживается, а если задерживается, то либо седеет до срока, либо спивается, потому как по-другому не получается, крышу сносит едва ли не в первую ночь дежурства.
– Так уж и сносит? – Ему бы сразу догадаться, к чему Зубарев клонит, а он вопросы начал задавать…
– А то! Когда ты один, а их десятки – это ж тебе не хухры-мухры!
– Кто – они?
– Ну, трупы. Переночуй-ка ночку в такой теплой компании, точно поседеешь. Тут Гоголь со своим «Вием» отдыхает. И, наверное, даже Кинг… – Зубарев нервно поежился, посмотрел с вызовом. – Валик меня давно уже на огонек зазывал, чтобы я лично убедился, что это все не пустые разговоры, а истинная правда.
– Про Вия?
– Да не про Вия, а про профессиональную вредность. Ты понимаешь, я ему о том, как нынче тяжело работать менеджером в солидной компании, постоянные нервы и стрессы. А он мне: «Ты, Зубарь, еще настоящих стрессов не видел, и все твои риски – чистой воды детский сад». Это он к тому, что у нас с тобой, людей занятых и карьерно реализованных, не работа, а детский сад, а у него, недоучки, – сплошной «хичкок».
– Ну и что? Пусть даже и «хичкок», нам-то с тобой что? – Вообще-то у него, Александра Сиротина, на рабочем месте едва ли не каждый день «хичкок». То конкуренты какую-нибудь ерунду замутят, то договора «подвиснут», то вот кризис, будь он неладен.
– А то, – Зубарев начал заводиться, – что Франкенштейн этот доморощенный считает нас с тобой хлюпиками и ничтожествами, а себя этаким бесстрашным суперменом, борцом с темными силами.
– Пусть считает, надо ж ему как-то ночи коротать.
– Нет, ты его слов не слышал, он мне прямо в глаза заявил, что если я окажусь на его месте хотя бы на пару часов, то обделаюсь! Я, человек, который контракт на чертову кучу денег у конкурентов буквально из пасти вырвал, головой своей рисковал!
– Положим, головой ты, Леонид, не рисковал. – Монгол с легкой завистью посмотрел на вихрастую башку товарища, провел ладонью по своей бритой макушке. Двухдневная щетина уже начинала колоться да и выглядела, наверное, не слишком презентабельно. Завтра надо бы побриться. Точнее, уже сегодня. – Но места своего мог бы запросто лишиться.
– Так вот и я о том! – оживился Зубарев. – Я о том, что наши с Валиком риски несоразмеримы, а он тупо продолжает называть меня хлюпиком. Так если тебе не слабо, я звоню! – Он выудил из кармана мобильник.
– Кому, Франкенштейну своему? – Монгол обвел взглядом уютный бар и с тоской констатировал, что уходить отсюда ему совсем не хочется: ни домой, ни уж тем более в сомнительное место под названием «городской морг». Хорошо еще, что завтра суббота и можно будет отоспаться после бессонной ночи, а в будний день он бы на зубаревские провокации ни за что не повелся.