Время демографических перемен. Избранные статьи
Шрифт:
Абсолютная бета-конвергенция показывает, как скорость сближения показателей связана с их исходным уровнем. Если сближение определяется движением в одном направлении (такова, в частности, стандартная ситуация догоняющего развития), а связь отрицательна (чем больше разрыв между «передовыми» и «догоняющими», тем выше скорость сближения), то это и означает наличие абсолютной бета-конвергенции. В случае 27 стран – членов ЕС наличие бета-конвергенции, опять-таки в противоречии с представлениями о появлении нового аттрактора, подтверждается как для КСР, так и, хотя и в меньшей степени, для СВМ [51] . Правда, как отмечает Ланциери, ситуация осложняется тем, что оба рассматриваемых показателя (КСР и СВМ) не всегда изменялись в одном направлении.
51
Ibid. P. 143–144.
Условная
Одно из возможных объяснений этой неудачи Ланциери видит в том, что прошло недостаточно времени, чтобы влияние способствующей конвергенции атмосферы Евросоюза сказалось на рождаемости. Но оправданным мне представляется предложенное им другое объяснение. «Вариабельность, – говорит он, – может быть уже настолько низкой, что ее дальнейшего сокращения трудно достичь. Есть некий порог, ниже которого страны можно считать, по крайней мере частично, достигшими конвергенции» [52] . Иными словами, здесь высказывается, пусть и в форме предположения, мысль о том, что граница конвергенции уже достигнута, но даже и при максимально возможной конвергенции различия все-таки сохранятся.
52
Ibid. P. 148.
Эти непреодолимые различия, так волнующие некоторых демографов, в свое время очень интересовали Прокруста. Ему казалось, что разница в росте людей – это какой-то непорядок, который он и пытался устранить доступными ему методами. Мне кажется, что в мифе о Прокрусте как раз и высмеяна идиотичность требования всеобщей одинаковости. Видимо, древним уже было ясно, что разнообразие – неотъемлемый атрибут жизни: в мире нет двух одинаковых рек, двух одинаковых деревьев, двух одинаковых людей. «Нормальное распределение» количественных характеристик любых нерукотворных объектов – само по себе закон природы, оно не нуждается в объяснении в каждом отдельном случае. Все понимают, что люди бывают разного роста, разного телосложения, разных способностей, но эти различия привлекают внимание только в случае патологического отклонения от нормы. На рис. 7 представлено два практически неотличимых по внешнему виду ранжированных ряда – 29 стран, в основном европейских, по итоговой рождаемости женской когорты 1969 года рождения к 2009 г., т. е. к возрасту 40 лет, когда деторождение в основном заканчивается, и 30 известных политических деятелей по росту.
Никому (кроме, может быть, Прокруста) не придет в голову искать «альтернативные варианты развития», «разные аттракторы» и т. п. на правой панели графика, всем понятно, что речь идет об обычной вариации в рамках нормы. Это не исключает того, что в каждом отдельном случае можно предположить какие-то объяснения – генетические или другие – высокого, низкого или среднего роста того или иного человека, попытаться исследовать каждый отдельный случай и т. п. Но при этом изначально ясно, что все случаи укладываются в норму, находятся в пределах естественной вариативности и едва ли могут служить причиной чьей-либо озабоченности. Почему тогда столь же естественная вариативность на левой панели графика должна вызывать пристальное внимание теоретиков-демографов? Это внимание было бы легче понять, если бы речь шла о политиках, желающих, например, повторить успехи соседней страны, и можно понять проведение политики, направленной (не всегда успешно) на достижение такого результата. Но независимо от того, принесет такая политика плоды или нет, речь будет идти о каких-то подвижках в рамках одного и того же исторического типа рождаемости, созданного демографическим переходом.
Приписывание теории демографического перехода представлений об абсолютной одинаковости конечного результата для всех стран, регионов и т. п. примитивизирует теорию и придает видимость обоснованности ее критике. На самом деле, теория не содержит посылки «конечной одинаковости», изначально ясно, что демографический переход – это, в том числе, и переход от одного типа пространственно-временного разнообразия демографических показателей к другому. Наверное, новое разнообразие заслуживает внимания исследователей, более глубокого осмысления, в том числе и в контексте его сравнения с допереходным разнообразием, – такое сравнение будет, скорее всего, в пользу нового разнообразия. Но, в любом случае, это осмысление высветит еще какие-то грани демографического перехода и приведет к углублению теории, а отнюдь не к отказу от нее.
Рис. 7. Ранжирование стран по итоговой рождаемости женской когорты 1969 года рождения и известных людей по росту
Источники: для левой панели графика – База данных Института демографии НИУ ВШЭ; для правой панели – сайт http://www.polezno.com/interesno/46.
Раздел 2
Россия перед лицом демографических перемен
Незавершенная демографическая модернизация в России [53]
Демографическая модернизация рассматривается в этой статье с позиций концепции «консервативной», или «инструментальной» модернизации России, развитой автором ранее [54] . В свою очередь, отправной точкой для разработки этой концепции послужили как раз размышления по поводу советской демографической реальности.
В ряду других социально-исторических процессов демографическая модернизация предстает как демографический срез общей модернизации, понимаемой как превращение аграрного, сельского общества в промышленное и городское. В странах пионерной модернизации – это постепенная спонтанная трансформация, идущая на протяжении жизни нескольких поколений и охватывающая все стороны исторического развития – его технологическую составляющую, эволюцию системы социальных отношений и институтов, изменения культуры и даже структуры человеческой личности. В странах догоняющей модернизации, к которым относится и Россия, – это прежде всего основанное на избирательном заимствовании готовых образцов ускоренное развитие отдельных сегментов общественного организма при сохранении, по крайней мере частичном, всех остальных, традиционных сегментов в неизменном виде. Более того, из-за отсутствия в таких странах исторически подготовленных движущих сил модернизации частичная направленная и избирательная трансформация вынуждена опираться на традиционные социальные формы как на свой основной ресурс, что порождает заботу об их консервировании.
53
СПЕРО. 2009. № 10. Весна – лето. С. 55–82.
54
Вишневский А. Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М.: ОГИ, 1998.
Определение «консервативная» указывает на эту сторону догоняющей модернизации – ее опору на сохраняемые и даже охраняемые традиционные социальные формы, нормы, ценности и т. д. Определение «инструментальная», со своей стороны, – указание на зависимость такой модернизации от заимствования готовых «инструментов», технологических и научных достижений без органичного для них социального и культурного «бульона», вне которого они не способны к саморазвитию. Таким образом, оба определения описывают один и тот же процесс с разных сторон и взаимно дополняют друг друга.
I. Незавершенная модернизация смертности
Успехи модернизации. Самым ярким свидетельством незавершенности демографической модернизации в России служит ситуация со смертностью.
В сравнительно недалеком прошлом смертность была высока повсеместно, в 1870-е годы даже в Европе были страны, ожидаемая продолжительность жизни в которых не достигала 40 (Германия, Нидерланды) и даже 35 лет (Австрия), на этом фоне Россия не выглядела слишком отсталой. Но модернизация смертности во всех странах европейской культуры в это время уже началась, в них разворачивался эпидемиологический переход, и продолжительность жизни быстро росла. К началу XX в. она уже определенно оторвалась от своего допереходного уровня, все чаще превышала 45, а то и 50 лет, в то время как в России никаких существенных изменений не происходило, смертность оставалась традиционно высокой, чему соответствовала очень низкая продолжительность жизни – 32 года на момент первой российской переписи населения (1897). В первые десятилетия XX в. некоторое снижение смертности наметилось и в России, но оно шло медленно, отрыв России от передовых стран того времени неуклонно нарастал.