Время действовать
Шрифт:
Она не отвечала.
— За все лето это было самое страшное дело, связанное с охранными фирмами. Послушай, за этими компаниями наблюдают и полиция, и специальное подразделение при губернском управлении. Я уж не говорю о таком страшном чудовище, как общественность... Так что ничего эти фирмы натворить не могут, поверь мне.
Когда я замолчал, она подождала немного. А потом сказала:
— Это бы мне помогло. Я бы протянула еще несколько дней.
Тарн покачал головой и изобразил пальцами, как крякающая утка смыкает и размыкает клюв. Приказ был ясен: давай трепись дальше. По-видимому, ее номер еще не выяснили.
—
Она долго не откликалась. Но потом просопела:
— Понимаю. — И добавила: — Ты когда-нибудь бывал на Сульвалла? [7]
Ну как же, и не раз. Какая-нибудь тощая кляча приходит первой и выигрывает для хозяина массу капусты. Значит, в газете должно быть фото. Слева направо: владелец, лошадь и наездник. Из них троих только лошадь имеет достаточно достоверную биографию.
7
Сульвалла — ипподром в Стокгольме.
— М-гм, — промычал я.
— Ты видел, что происходит после последнего заезда, когда все ушли и стоянка для машин уже пустая?
— Гм-гм.
— Тогда отворяют большие ворота и выпускают один из бронированных автомобилей компании «Секуритас». [8] Он двигается прямо от касс, что под дальней трибуной. Потом спокойненько едет по темным дорожкам к площади Фридхемсплан... Знаешь, сколько в этой машине денег?
— Ну?
— При самом плохом раскладе — не меньше миллиона крон, а то и двух. Если же была серия заездов — так и пять миллионов. Все ассигнации старые, так что идентифицировать их невозможно. Мелочь!
8
«Секуритас» — одна из частных охранных фирм в Швеции.
Ну и ну. Пять миллионов — мелочь!
— Скажи, что ж тогда не мелочь, а по-крупному?
Пауза. Потом она ответила:
— По меньшей мере двадцать миллионов. В одной-единственной машине. А если охранная фирма осмелится наплевать на страховые условия, так и еще больше.
Двадцать миллионов крон. Сто тридцать моих годовых заработков.
— Когда, где, как? — спросил я.
— Это все я, конечно, знаю, — отозвался молодой голос. — Но как ты думаешь, что станет со мной, если я разболтаю?
— Ты все знаешь?
— Все до точки. А про самую последнюю, изощренную деталь узнала как раз сегодня.
Я взглянул на Тарна. На его лице было напряженное внимание, а пальцы щелкали: говори, говори.
Но она сама продолжала:
— Будет целая серия ограблений, все в течение нескольких дней. Они рассчитывают загрести по меньшей мере сотню миллионов. А потом исчезнут из страны.
Она вроде сделала последнюю длинную затяжку сигаретой.
— Если сейчас разболтаю, так умру, — спокойно сказала она. — А разболтаю потом, так тоже умру.
И в трубке стало совсем тихо.
— Ну что ты, — произнес я, пытаясь ее приободрить.
Тогда
— А знаешь, что это за самая последняя изощренная деталь? Про которую мне стало известно сегодня?
— Ну-у , — протянул я.
Она громко вздохнула.
— Да, впрочем, если я и не скажу, то все равно умру. Ведь... смыться-то нельзя, когда сидишь в каталке.
— Ну и... — подталкивал я.
— Вот ведь как. Нет у меня никакого выбора. Самое хитрое, что я могу сделать, это покончить с собой сейчас, именно сейчас. Тогда они, быть может, подумают, что я все разболтала. Тогда они, может, смоются, ничего не предприняв.
Я ошеломленно поднял голову. Тарн махал рукой, дескать, давай трепись дальше, давай, давай. Юлле слушал все, открыв рот.
И тут я снова услышал молодой энергичный голос:
— Боже, какие же вы бездарные идиоты!
Щелчок. Гудки. Она положила трубку.
2
Тот день в «Утренней газете» начался как обычный рабочий день и таким бы остался, если бы не пришел красный конверт.
Красный конверт — это такая штука, которая переворачивает всю нашу жизнь. Он лежал в моей ячейке, когда я объявился в комнате фотографов.
Тридцать фотографов в самой крупной утренней газете Швеции. И на всех одна комната, комнатенка. У директора, который занимается распределением служебных автомашин, и то кабинет побольше, причем на одного. А фотографы делят свою комнатушку с секретарями и служащими отдела кадров, да еще с вахтерами и водителями репортажных машин, плюс со всеми бездельниками, коим захочется посмотреть программы «Sky» или «Screen Sport», [9] а то и видео.
Это демократия на предприятии.
9
«Sky», «Screen Sport» — программы кабельного телевидения (спутникового).
Моя ячейка — пластиковая коробка размером с машинописный лист, на общей шаткой подставке среди тридцати других — все, чем я владел. А комната фотографов была мне домом в «Утренней газете». Если я чувствовал вялость и хотелось чуток подремать, то именно там я мог прикорнуть. А позвонят и сообщат, что в семье кто-то помер, — наверное, там мне суждено и плакать.
Вообще-то ячейка всегда была чем-нибудь набита. Всякими дурацкими памятками от руководства редакции, и от инструкторов зала физподготовки, и от клуба деятелей искусства, и от отдела кадров. Все на том неудобоваримом шведском языке, который употребляется для разного рода сообщений. Если и доводилось копаться в ячейке с интересом, так это лишь тогда, когда должно было прийти извещение о зарплате.
Но теперь сверху лежал красный конверт. Он просто кричал, что произошло что-то необычное. Я проверил адрес — ясное дело, на мое имя — и выпотрошил конверт.
Внутри лежала компьютерная дискета и записочка: «Моему ночному другу».
Я осторожно положил дискету в ячейку. Хотя, конечно, на ней не было никаких отпечатков пальцев. И никаких опознавательных знаков. Но я на всякий случай извлек конверт из корзины для бумаг и подошел к Беате, секретарше.
— Как это к нам попало?
Я помахал красным конвертом. Беата раздраженно подняла голову от графиков дежурств: