Время действовать
Шрифт:
А потом прошел к столику у окна и обернулся, потирая руки.
— Это, конечно, забегаловка. Но и единственное место в Швеции, где подают настоящий венский шницель.
Он смял красную бумажку с надписью: «Стол зарезервирован» и швырнул ее в пепельницу. Мы уселись, он перегнулся через стол и спросил меня:
— Что с тобой стряслось?
Я пожал плечами.
— Это имеет отношение к охранным компаниям.
У него было лицо настоящего полицейского — такое, что улыбается только во время отпуска, да и то за границей. Сейчас
— Тарн, — небрежно сказал он, вытряхивая сигареты из пачки, чтобы угостить нас, — может, ты хочешь прогуляться?
Но Тарн плотно уселся рядом со мной.
— Краса и гордость «Утренней газеты», — сказал он мрачно. — Мы самая ее выдающаяся команда. В общем, остаемся.
Официантка в австрийском национальном костюме нерешительно подошла к нашему столу. Вильфред Сандберг поднял палец, размером с банан:
— Три шницеля. Три больших пива, крепкого. Три кофе и счет. — И продолжал, даже не взглянув на нее: — Тарн, ты рассказал своему коллеге, кто я есть?
— Вилле — директор-распорядитель «Службы безопасности», — проговорил Тарн. — Он был при Бертцере руководителем операций в «Сентинел». Конечно, еще раньше он работал в полиции. Мы знаем друг друга... уже черт знает сколько времени.
Я сидел молча, ожидая продолжения. Но дальше стал говорить Вильфред Сандберг:
— Я слышал, что вы копаетесь в деле покупки «Сентинел».
— От кого это ты слышал? — нахально вмешался Тарн. Видно, настроение у него было самое паршивое.
Сандберг покачал головой.
— Странные вы люди, журналисты. Кричите о гласности, о защите источников информации, о том, что никто не смеет копаться в ваших источниках, и если вас, паче чаяния, спрашивают, откуда вы взяли то-то или то-то, так вы так встаете на дыбы, что хоть красней. Но потом... когда жаркое переворачивается... когда становится известно что-то и о вас, так первый ваш вопрос всегда один и тот же: кто раззвонил?
Три большие кружки крепкого пива появились на столе.
— Так вот, я слышал, что вы копаетесь в истории «Сентинел». И мне пришло в голову, что мы можем друг другу помочь.
— Кто начнет? — спросил я.
Сандберг поднял кружку. Морщинки вокруг его глаз стали заметней.
— Вам нужна помощь, — сказал он. — Так что начну я.
Он сделал знак кружкой — мол, выпьем — и холодно взглянул на нас.
— Вы, верно, знаете, почему Густав Далль купил «Сентинел»? — Он снова поднял палец и помахал им в воздухе, как бы подчеркивая смысл сказанного. — Потому, что он захотел стать генеральным консулом!
Сандберг откинулся на спинку стула, желая насладиться произведенным впечатлением. Но, видно, был разочарован, хотя Тарн смотрел на него, разинув рот.
Я изобразил изумление.
— А на место тамбурмажора он не нацелился? — произнес я скептически.
Вильфред Сандберг
— Да вы, я вижу, еще молокососы.
Ни Тарн, ни я протестовать не осмелились.
— Ничего-то вы не знаете о людях с деньгами. Вы что, думаете, Густав Далль — это какой-то гений, который позволил родить себя в некой богатой семье? Или думаете, что на каком-нибудь заседании правления, где сидят такие люди, присутствуют и родичи Альберта Эйнштейна, а?
Нас спасли венские шницели. Вильфред Сандберг придирчиво их проверил. Масса анчоусов, каперсов и долек лимона.
— Надеюсь, мясо с рынка? — подозрительно спросил он.
— Первоклассная конина, — заверил я.
Он медленно поднял взгляд и осмотрел меня:
— Понимаю, почему у тебя такая рожа.
— Генеральный консул, — напомнил Тарн с раздражением. — Рассказывай, в чем там дело.
Вильфред Сандберг тщательно заправил салфетку за ворот, взялся за нож и вилку, положил себе увесистую порцию и, прожевав, промолвил:
— Я с этими ребятами проработал тридцать два года. Мое психическое здоровье спасли две вещи: хутор в Сала и лыжные отпуска в Альпах. Не будь их, я бы вернулся в полицию. Да, черт, мне так и надо было бы поступить. Посмотрите на меня сейчас — кто я есть, что у меня имеется? Ну, у меня есть деньги, три язвы желудка, и я сижу за одним столом с журналистами.
Я ухмыльнулся ему в лицо:
— Ты же сам сказал, что любишь съезжать с горы.
Он погрозил мне пальцем:
— Ешь и молчи. Или тебе придется самому заплатить за еду.
Я промолчал.
— Титул генерального консула, — сказал он, — высоко ценится среди таких идиотов, как он. Машина с консульскими номерами, надежные кредиты, ощущение, что у тебя за спиной правительство, плюс дыхание большого мира. Густав Далль хотел купить себе такой титул.
Он поддел вилкой кусок картошки, с которого капал соус.
— Вот этот соус правильно приготовлен, на кипящем бульоне.
— А ты знаешь, к венскому шницелю не полагается никакого соуса, — заметил я.
Вильфред Сандберг смотрел на меня совершенно безразлично.
— Я, по-видимому, лучше всех в мире разбираюсь в венских шницелях, — сказал он спокойно. — Полностью не уверен, говорят, в Обераммергау есть пожилая дама, которая делает это не хуже меня. И я — я говорю, что надо взбить немного бульона со сковородки и вылить его на шницель!
Я внимательно следил, не появятся ли у его глаз морщинки. Нет, не появились.
— Шведская «Сентинел» принадлежала бельгийской компании, — сказал он. — Это вы наверняка уже знаете. Густав Далль купил «Сентинел» на паях с тем судовладельцем из Гетеборга, у которого суда плавали под чужим флагом, и директором прачечной Нуккером, который и стал директором-распорядителем. Густав Далль хотел стать консулом. Бельгийским генеральным консулом!