Время для наград
Шрифт:
У Натальи зазвонил мобильный. Проснувшись, она никак не могла понять, где телефон и где она сама в пространстве. Наконец сообразив, выудила телефон из-под подушки. Посмотрела, кто звонит. На экране высветился номер сестры.
— Ната, это я. Когда приходит твой поезд?
— Подожди, Ветка, ты меня разбудила, я еще ни черта не соображаю. Сейчас посмотрю. Вы что, собрались меня встречать?
— Да это все дети. Соскучились и проехаться хотят, а Димку я маме оставлю!
Димка младший сын Веты,
Ната принялась неуклюже, придерживая плечом трубку возле уха, спускаться со своей верхней полки.
Даша и Устинья Васильевна спали, «партизан» вроде бы тоже.
Она надела шлепки, слушая Ветин рассказ о Димке. Ей было хорошо и радостно оттого, что есть Ветка и дети, которых она совсем скоро увидит.
И, уже взявшись за ручку двери, услышала негромкий голос:
— Мы приезжаем в четырнадцать двадцать по местному времени, а вагон у нас двенадцатый.
— Спасибо, Антон Александрович, — поблагодарила Ната и вышла из купе.
— Вета, мы пребываем в четырнадцать двадцать, вагон двенадцатый.
— Все, Ната, целую. Мы встретим.
«Сколько же я спала? И есть хочется. Это меня от коньяка разморило или от настроения дурацкого? Надо умыться, привести себя в божеский вид, собраться и пойти поесть».
Приняв такое решение, Ната вернулась в купе.
Там царила поездная благость: Устинья Васильевна и Даша спали, «рыцарь» прятался за книжкой.
«Вот и сиди там, — подумала Наталья. — Нечего девушек смущать».
Она взяла умывальные принадлежности, косметичку и торопливо выскользнула из купе. В туалете протерла лицо лосьоном, увлажнила кремом, совсем немного подкрасилась и, внимательно рассмотрев свое отражение в зеркале, подвела итог: «Да уж! Ну ладно тебе, зато выспалась. Хватит самокритики, пошли в ресторан»
Очень осторожно, чтобы, не дай бог, не побеспокоить никого, она вернулась в купе и сразу посмотрела на Антона Александровича. Он полулежал, подперев голову рукой, опираясь на локоть, попутчицы все еще спали.
— Наталья Александровна, — подал он голос, — а не сходить ли нам в ресторан поужинать?
Секунду поколебавшись, Наталья ответила:
— Ладно, давайте сходим!
Она убрала пакет с умывальными принадлежностями, взяла сумочку и, придвинувшись к двери, вопросительно посмотрела на Антона.
Очень ловко, одним движением он перенес себя с полки на пол.
«Значит, все-таки спортсмэн, и непростой спортсмен, уж больно ловок!»
В полном молчании они дошли до вагона-ресторана, заняли столик, освободившийся прямо перед их приходом. Так и не сказав ни слова друг другу, сделали заказ подошедшей давешней официантке.
Антон закурил, а Ната стала разглядывать публику.
В ресторане наблюдался полный аншлаг, были заняты все места. Шумных застолий пока не было, но все к тому шло. За некоторыми столами уже слегка опьяневшие компании весело смеялись, и, судя по количеству бутылок, веселье
— Ну что, Наталья Александровна, — спросил Антон, — может, по коньячку?
— Нет, пожалуй. Я не очень люблю крепкие напитки, предпочитаю красное сухое, но здесь вряд ли есть хорошее, а плохого не хочется.
— Да, хорошего здесь нет — я посмотрел, когда был первый раз, как бы это назвать… карту напитков. Зато тут есть неплохое шампанское. Не хотите?
— Давайте сначала поедим, а потом определимся.
— Давайте.
Им принесли заказ, и они опять надолго замолчали, занявшись ужином.
Он ей нравился. Очень.
Понравился сразу, еще когда она на него налетела. Ну и что?
«Господи боже мой! Ну и что? К чему это напряжение, подрагивание рук?! Я совершенно ему не подхожу — он вон какой важный, директор. Джинсы, белая футболка, часы, даже зажигалка — все очень дорогое. Одна его дорожная сумка баксов на пятьсот, если не больше, тянет. Не «монтируюсь» я с ним никак. Таким мужикам полагаются молодые породистые «кобылки», а до таких старушек, как я, они никогда — никогда! — не снисходят. Ну и к черту!
Небось полезет за ужин платить, изображая снисходительное презрение к моим копейкам. Ну а как же — мы крутые, и всегда об этом помним, и при любом удобном случае это подчеркиваем — а вы все-таки вроде бы женщина. К черту!» Наталья расстроилась от этих мыслей. Ей всегда было жаль этих мужиков и неловко за них.
Они сделали свой бизнес, многие сами, с нуля, и уж кто-кто, а она точно знала, как это с нуля и самому, встали на ноги, заматерели, пережили все, что можно пережить в период становления, выстояли, победили.
И вот им около сорока, а рядом вьются молодые барышни на любой вкус и цвет, открытые к любым предложениям «кошельков». Она, конечно, понимала, что далеко не все эти девочки дуры, а даже совсем наоборот, но, когда видела такие пары, почему-то огорчалась за мужчин.
Конечно, есть исключения, она знала одну такую семью и очень за них радовалась, потому что человек замечательный и его молодая жена тоже, и любовь там настоящая. Но это были редкие исключения, которые, как водится, подтверждают правило.
Эти откровенные попытки доказать себе и окружающим, что ты еще молод, посредством длинноногой висящей на тебе девушки у Наты вызывали жалость.
Ей сразу становилось жалко всех: и этих мужчин, сейчас сытых, довольных, снисходительно-щедрых, которым лет через десять придется вытаскивать себя из этих девочек, как из помойки, и самих девочек, которые через те же десять лет поймут, что ничего нет и надо себя самой строить и что-то в жизни делать.
«Резать, к чертовой матери! Не будем дожидаться перитонита!» — как говорилось в «Покровских воротах».