Время гарпий
Шрифт:
— А говоришь, будто ты — не муз, — усмехнулась Эрато. — Это они целенаправленно в тебе Мельпомену пытаются притушить, чтобы ты ее в себе не почувствовал. Жалко им было 6 тысяч, что ли? Нет, тут тебе специально ударили в самое сокровенное! А у тебя ученики успехи делали?
— Ну, да, конечно, — пожал плечами Николай. — Многие мои ученики награды получали. У меня вообще первый опыт был очень удачный в том плане, что мальчик, которого я взял просто из кордебалета, сразу же выиграл конкурс в Перми. Там ему дали и первую премию, золотую медаль, и еще несколько премий разных «симпатий». И потом он стал обладателем премии «Душа танца», и обладателем «Молодежного триумфа»… ну, очень ярко сразу же появился.
— Как я понимаю, работа в качестве преподавателя, хореографа,
— Ну, когда я пришел в театр, то попал в класс к моей любимой музе, великой балерине нашей страны, — с теплой улыбкой сказал Николай. — Вот у кого было золотого песка до девяноста лет с хвостиком! Первое, что она мне сказала: «Колька, надо думать о пенсии!» Ее заявление полностью совпадало с желанием моей мамы. Она, взяв мой красный диплом, просто отнесла его в институт, тогда отличников брали без экзаменов, мне не надо было поступать. В тот год класс набирал педагог, у которого я выпускался в училище. Вот все втроем они меня и заставили учиться. А потом так сложились обстоятельства, что когда мама скончалась, то все ее подруги кричали, как мамочка мечтала, чтобы я стал педагогом… ну, чтобы я выучился, чтобы имел высшее образование… Мне постоянно напоминали, что я просто обязан в память о маме это образование получить. Хотя не раз хотел бросить, было очень тяжело. Особенно, после смерти мамы, которая сделала все, чтобы я осуществил свою мечту. Она всем пожертвовала ради этого. Поэтому я и говорю, что танцую на костях своей матери.
— Коля! Видишь, они все просчитали! — взволнованно сказала Эрато. — Неужели ты думаешь, что жалкие шесть тысяч что-то значили? Они хотели ударить тебя, как можно больнее!
— Так ведь и ударили! Я год доказывал всем, что не просто имею диплом, у меня есть способности к этому. Меня же муштровали не только в институте, но и в театре, меня учили по-настоящему. А мой педагог сколько работала со мной! Она долго преподавала! И когда ей уже было 93 года, она потихонечку… Ну, она часто не приходила. Она заявила всем, что если не будет приходить, то ее класс буду вести я. И когда она перестала приходить вообще… В свой день рождения, в 95 лет она провела последний раз урок, пришла в театр на свой юбилей и больше в театр не зашла. Вот с того дня я вел класс постоянно. Ну, так как мы все были, артисты, солисты, в основном, кто к ней ходил, и потихоньку-потихонечку возник вопрос, а почему я это делаю, имею ли я на это право? После чего мне пришлось сказать: «Ну, тогда оформите меня». А сами предложить не догадались, конечно. Оформили на полставки, а уже потом в дальнейшем уже появились и люди, с которыми я стал репетировать. При этом все, что я делал последние годы, это было по просьбе директора. Ну, допустим, появилась у меня недавно ученица Геля Воронова. Она тоже выиграла конкурс в Перми. Наша прославленная балерина увидела ее на конкурсе и решила взять себе. Девочка была из провинции, но, к сожалению, наша прима скончалась, как ты знаешь. И вот по просьбе того же директора я с этой девушкой уже третий год занимаюсь. Все устраивало всех. А потом начался какой-то кошмар… Я понял, что кому-то меня надо растоптать, наказать, унизить… Не знаю, как это назвать.
— Вот отсюда давай подробнее! — среагировала на что-то Эрато. — Значит, появилась какая-то девушка, ты начал заниматься, а потом возник кошмар?
— Ужас-ужас-ужас! — подтвердил Николай. — Вначале мне прямо у трапа самолета передали отказ одного моего ученика. Потом из дирекции стали звонить, говорить, будто все отказываются со мной работать…
— Как это было с Владимирской, а ты не подписал, — напомнила Эрато. — Коля, а эта девушка Геля, она подписала?
— Нет, она не подписала! И очень талантливая, очень!
— Улыбчивая, все время смеется и ни на что не жалуется? — поинтересовалась Эрато.
Николай только утвердительно кивнул в ответ, но, как только он вспомнил Гелю, его лицо тут же озарилось улыбкой.
— Видишь, мы еще одну причину обнаружили! Это — Талия! — подытожила Эрато. — Нападки на тебя будут, вы опять собрались втроем!
— Как это?
— Раньше были Полигимния, Терпсихора и Мельпомена. Затем выгоняют Владимирскую, но пока ты неопасен! Но как только появляется эта Геля, так тебе житья не стало, а главное, делается все, чтобы запретить тебе преподавать! — торжествующе закончила Эрато. — Значит, и Талии теперь придется туго.
— Как мне все это надоело, ты не представляешь! И все ко мне пристают: «Вы же существуете в конфликте!» Да невозможно уже жить в этих интрижках и подлых ударах в спину! Мне говорят «Вот, вы уже критикуете!» Я не критикую, а говорю то, что вижу и чувствую. Мало того, насколько я знаю, многие люди уже высказались и в Интернете…
— О, наша Мельпомена уже начинает понимать силу Интернета? — насмешливо спросила Эрато. — Когда нас чуть-чуть не разбили на этот раз в Интернете, грешным делом, подумала, что нам очень повезло, что Каллиопа что-то там значит. Там все сохраняется, это ведь не радио, не телевидение, а уж тем более — не газета.
— Многие люди наоборот звонили на радиостанции, писали, мне тогда в прямом эфире хамили и оскорбляли. Но они не правы. И это увидели все, — не слишком уверенно сказал премьер. — А вот это мне очень напоминает… гладиаторские бои.
— Поверь, без Интернета никто ничего не увидит. И без Каллиопы, конечно, — заметила Эрато. — Но это действительно виртуальные гладиаторские бои! Ты в курсе, что на античные арены выходили и гладиаторы-женщины, называвшиеся амазонками? Списки победителей игр свидетельствуют о том, что силой и храбростью они часто превосходили мужчин. Одна из таких амазонок сражалась на колеснице, а гладиатор Ахиллия лучше всех современников владела мечом.
— Я знаю, что участие женщин в смешанных боях считалось непристойным зрелищем, — с улыбкой заметил Николай.
— Так многие и балет считают в чем-то весьма «непристойным зрелищем», заранее считая всех балерин… сам знаешь кем, — парировала Эрато. — Кстати, сколько человек насчитывает ваша балетная труппа?
— По-моему, около 230, то ли 240 человек, — настороженно ответил Николай. — Станешь спрашивать, почему меня никто не поддержал? А как они могут поддержать? Их уволят или сделают жизнь невыносимой. В прошлом году у нас было… много чего. Вот у нас существует балетный профсоюз, который возглавляет … художественный руководитель, а его заместитель — его заместитель и в профсоюзе. И когда в прошлом году было собрание, где артисты требовали, чтобы они оставили должность профсоюза, потому что профсоюз — это важная организация, не смогли добиться. Парень, который громче всех выступал, его просто сняли с ближайших спектаклей.
— Так-так, — задумчиво сказала Эрато. — А что это за парень?
— Он еще и парень Гели Вороновой, Талии, как ты ее называешь. Фамилия его Игнатенко. Мало того, что у нас профсоюз возглавляет худрук, он же толком не работает, к девочкам пристает. Решил тут сам возглавить «скорую помощь», девчонкам объявил, будто скоро станет генеральным директором театра. У нас принимаются на работу в качестве преподавателей люди без высшего образования, что, опять-таки, невозможно. И дальше на другие должности тоже. А тут получается, самого именитого артиста в своем поколении — унижают перед всеми. Прости, что мне приходится хвастать, но больше наград, чем у меня, нет ни у кого. Мало того, я — человек с образованием, с опытом работы на конкретном участке работы, да? Вот так вот поступают. Вот это, конечно, удивительно.
— Да ничего удивительного, — ответила Эрато. — Лучше отдавать себе отчет, что дальше будет еще хуже! Скажи, а в театре ты можешь на кого-то рассчитывать?
— Ну, как? Меня все хлопают по плечу, мне говорят на ухо: «Держись», мне жмут руку… Мне было плохо, а наша дива попросила тебя опубликовать то злосчастное письмо… Мне все говорят: «Понимаешь, ты — известный, тебе можно, как бы, вот… Тебе можно бороться, а мы — неизвестные». И все в один день тоже могут оказаться в такой же ситуации.