Время гарпий
Шрифт:
Понимая, что Мылин и на этот раз обвел их вокруг пальца, Александр позвонил Загоруйко и сказал, что время для профсоюзных петиций уже позднее, все отменяется, поэтому пусть тот едет домой, им ведь с товарищем еще надо до дома в область добираться.
Он уже собирался выйти из машины Васильева, как увидел, что Мылин, наконец, подошел вместе с Каролиной к своему автомобилю. Он тут же перезвонил Загоруйко и сообщил, что худрук через полчаса приедет домой. Тот ему на удивление спокойно ответил, что они — «никуда и не дергались», а решили, что лучше еще полчаса подождут, но петицию вручат именно сегодня.
— Саш, а ты вообще на что рассчитывал? — поинтересовался Славик у Игнатенко. — Ты чего нам сразу
— Слава, ты же знаешь, нам надо было вручить ему бумагу до того, как он наши последние деньги потратит, — объяснил Александр. — Какой тогда смысл в наших дачах вообще? Заработать он сейчас нам не дает. А если он с петицией тебя или меня увидит, то и разговаривать не станет. А так… может у Загоруйко получится ему бумагу захерачить. Но, честно, говоря, я рассчитывал, что он именно сегодня уйдет с юбилея пораньше, хоть Каролину домой не повезет… Все же у сына день рождения. Не в двенадцать же ночи отцу на день рождения приходить?
Славик и Васильев со вздохом согласились, что Сашка их не думал обманывать, просто он подумал о Мылине, как о порядочном человеке.
Минут через пятнадцать раздался звонок от Загоруйко. Слегка запыхавшись, он радостно сказал в трубку: «Все, захерачили! Ты три тысячи обещал! Встретимся у метро!»
Игнатенко занял у Славика три тысячи рублей под предлогом покупки курительной смеси, чтоб тот не подумал, будто он берет деньги на общественные нужды и возвращать не собирается. Он попрощался с друзьями и отправился к метро. Там он молча передал деньги Загоруйко, обратив внимание, что от него сильно пахло мочой.
Дома он решил лечь пораньше, чтоб с утра поехать с ребятами строить баню. Засыпая, он услышал телефонный разговор Гели с Николаем Илларионовичем, удивившись про себя, что ее педагог звонит среди ночи.
— Геля, что случилось? — сонным голосом спросил он Ангелину, молча сидевшую рядом, прижимая трубку к груди.
— Николай Илларионович сказал, что сегодня вечером возле подъезда худрука Мылина облили кислотой. Теперь ему звонят со всего света… говорят, будто наша пресс-секретарь им сказала сразу ему звонить, — безжизненным голосом ответила Геля. — Он со мной попрощался на всякий случай… Директор и вся администрация заявили, что это все — «закономерный итог того беспредела, который создавался в первую очередь нашим прославленным премьером Николаем Илларионовичем». Он мне пресс-релиз зачитал, ему уже среди ночи передали. Про него теперь говорят, что он постоянно поливал грязью театр и его сотрудников, устраивал интриги и был уверен в собственной безнаказанности…
Геля с рыданием упала лицом в подушку, а у Александра, догадавшегося, наконец, что имел в виду Загоруйко под этим словом, которое вертелось у него в голове, — все похолодело внутри. Сон прошел, он лежал, глядя в потолок, на котором вспыхивали отблески огней проезжавших по улице машин. Сообщение Гели уничтожило в нем остатки мыслей и чувств. Он просто лежал и повторял про себя одно слово: «Захерачить, захерачить, захерачить…»
А в голове Антона Борисовича крутилась другая фраза. Ему надо было взять себя в руки, от него постоянно требовались срочные решения, а в голове рефреном звучала фраза из детской книжки про Алису в стране чудес, которую он на днях читал внукам: «Они убивали Время, и Время на них обиделось!»
Возможно, цитата была неточной, но в его голове она звучала именно так. Чувствуя растущую тяжесть на плечах, он вдруг вспомнил, что на огурцовских ресурсах фирменная картинка была именно из «Алисы в Стране чудес». Новостная лента портала при блоге тут же отозвалась, назвав случай с нападением на худрука Мылина — «чудовищным» и «вандальным».
Странно, но особенно остро Антон Борисович почувствовал, что «Время на них обиделось», когда премьер Николай во всех интервью начал слово в слово повторять публикации ресурсов Каллиопы, словно выстраивая вокруг себя непробиваемую стену. И когда его лицо появлялось на экране с очередным сообщением, что случай с Мылиным, безусловно, «чудовищный и вандальный», Антону Борисовичу слышались за его спиной дальние разрывы артиллерийской канонады, будто кто-то прорывался с боями к ненавистному балеруну, взятому в плотное кольцо окружения.
Все пошло в осуществлении его плана совершенно не так, как он рассчитывал поминутно. У него постепенно складывалось четкое убеждение, будто подводят его не столько люди, сколько… само Время. Оно вдруг стало живым, несговорчивым и строптивым. С самого начала пошли какие-то мелкие недочеты — вначале на секунды, которые неминуемо вырастали в минуты, а после вдруг оборачивались часами.
В их план входило, что Мылин должен выступить на сцене театра, но первыми выпустили ветхих ветеранов, чтоб не померли раньше времени. А эти ветераны, дорвавшись до микрофонов, будто нарочно начали тянуть время. Мылин не мог уйти с юбилея, не отметившись на сцене. Выйдя к микрофону под слишком длительные аплодисменты, он вдруг растерялся, поскольку ведущий вечера назвал его «посланником Мельпомены». Речь зятю Антон Борисович написал еще до Нового года, но вдруг услышал, как тот, запинаясь, произносит какой-то чужой текст.
Зять вдруг начал говорить о роли искусства в жизни человека, в попытках каждого сохранить душу. Не слушающимся языком он выдавливал из себя странные фразы о тех, кто уже «променял свою душу на материальные блага, получив за нее все, что хотел». Вернее, эти люди думали, будто расплачиваются чужой душой, не понимая, что этого никому не дано, у всех имеется лишь один обол — только на себя. Хотя многим кажется, будто весь мир придуман только для них, они хотят весь мир заключить в пределах своей власти, сжать время. А искусство позволяет человеку сливаться с миром, чувствовать его совершенство. И настоящему творцу этого вполне достаточно. Тогда он понимает, что не убивает Время, а восстанавливает связь Времен, спасая души окружающих от леденящего холода страха. А в результате соприкосновения с настоящим искусством каждого охватывает желание сделать мир еще лучше, оставить в нем частичку себя.
Все это звучало достаточно банально, к тому же зять постоянно делал паузы, будто пытаясь вернуться к заученному тексту, но потом вновь возвращался к прерванной мысли. Однако в зале царила полная тишина, а как только он закончил, то «зал взорвался бурей аплодисментов», как часто писали критики по менее значимым поводам.
В результате на это выступление ушел час из того времени, которое Антон Борисович запланировал на операцию. И в самом выступлении он чувствовал какую-то скрытую угрозу, предупреждение. При каждом упоминании зятем о времени, у Антона Борисовича начало нестерпимо стягивать волосы на затылок.
Как только зять двинулся к выходу, к нему подошел режиссер театра, отмечавшего юбилей, и двадцать три минуты рассказывал о том глубоком впечатлении, которое он испытал, когда слушал его выступление. Только на юбилее он окончательно осознал то, что всегда чувствовал интуитивно, но не мог выразить с такой «афористичностью», как только сделал он со сцены.
И пока он это говорил, держа руки Мылина в своих сухоньких потных ладошках, из зала выскочила вездесущая Каролина Спешнева, получила свою новую шубку в гардеробе и с очаровательной улыбкой загородила зятю выход из театрального фойе.