Время гарпий
Шрифт:
Сестры! Здесь Хронос! Он готовится воззвать к Мусейону!»
Внизу тут же затихли звуки вскрываемых стен и два страшных женских голоса ответили ей жутким визгом. Телксиепия быстро сбежала по лестнице вниз, стягивая на ходу серебристое платье, стараясь освободить крылья с дымившимися на них перьями.
Сверху уже раздался громкий голос Хроноса, начавшего читать старинный орфический гимн: «Выслушай, о Мусейон, молитву при действах священных!..»
У них оставалось не больше полминуты, чтобы покинуть стремительно оживавшее и подрагивавшее жилище музы, которое они решили осквернить своим вторжением. Она знала, что как только Хронос дойдет в призывах до Справедливости и Благочестия,
Подхватив два небольших сейфа, три сирены, не скрывая своего истинного обличья, выскочили из дома, тут же поднимаясь в воздух, разворачивая мощные крылья, на которых тлело дивное радужное оперение. Вслед им неслись слова, заставлявшие корчиться и переворачиваться от боли прямо в воздухе.
…Ты, Справедливость, и ты, Благочестье — оплот величайший! Всех вас зову — и нимф знаменитых, и славного Пана, Геру цветущую, Зевса, эгидодержавца, супругу, Милую я Мнемосину и Муз призываю священных, Девять числом, и Харит, и Ор я зову вместе с Годом, Кличу Лето пышнокудрую я и богиню Диону, Кличу куретов, носящих доспех, корибантов, кабиров.Прямо через гостиную проходили призрачные колонны жрецов, рассыпавших вокруг себя лепестки цветов, таявших в воздухе, наполнивших дом чудесным ароматом. Будто издалека доносилась музыка и стройное пение, в котором невозможно было разобрать слов. На одних жрецах под просторными одеждами бронзой сверкали доспехи, а за плечами висели широкие палаши. Другие несли музыкальные инструменты, корзины с фруктами и жертвенных животных. Шествие завершал строй мистов-факельщиков в лавровых венках. За ними, едва сдерживая коней, выехал на колеснице грозный молодой гигант. Он кивнул головой с рассыпавшимися кудрями, немного выпустил вожжи, и кони рванули, растворившись вместе всадником в воздухе.
…Кличу Фемиду, блюдущую жертвы у смертных, Ночь всестаринную я призываю и День светоносный, Веру и Дику зову, беспорочную матерь Законов, Рею и Крона зову и в пеплосечерном Тефию, И Океана великого, и дочерей Океана, Я и владычную силу Эона зову, и Атланта, Вечное Время зову и Стикса священную воду, Ласковых кличу богов, а с ними и Промысел добрый, Демонов кличу благих для людей и гибельных смертным, Демонов кличу небесных, земных, и воздушных, и водных, С ними подземных и тех, кто в огне пребывает горящем, Кличу Семелу и Вакха со всей его шумною свитой, Кличу Ино, Левкотею, подателя благ Палемона, Нику, чье сладостно имя, и с ней Адрастею царицу, Кличу, Асклепий, тебя, овладыка, смягчающий боли, Кличу Палладу, зовущую в бой, призываю все ветры, Грома раскаты и Стороны света зову я четыре. Кличу и Матерь бессмертных, и Аттиса кличу, и Мена, Кличу Уранию я и Адониса кличу святого, Кличу Начало и кличу Предел — он всего нам важнее, Все вы явитесь теперь благосклонно, с отрадой на сердце К жертвенным действам священным, к сему возлиянью честному.За его последними словами по всему дому в воздухе начали вспыхивать искорки и повисли крошечные капельки, в каждой из которых был заключен целый мир. Капельки подплывали к самому лицу, в них с невероятной скоростью проносилось время, превращая каплю в ослепительно сверкавшую звездочку.
— Это волшебство? — спросила девочка, вглядываясь в одну капельку за другой.
— Волшебство лишь в том, что время сжато, а так там все обычно, — ответили часики усталым надтреснутым голосом. — Когда время замедляет ход или останавливается, тогда и кажется, будто ничего хорошего ожидать смысла не имеет. А когда время течет немного быстрее, как в книжках, например, тогда видно, что все уравновешивается, а вокруг не так уж мало настоящих чудес.
— А что такое — «возлиянье честное»? — поинтересовалась девочка, глядя, как по первому этажу проходят призрачные легионы странно одетых витязей.
— Обыденное течение жизни было принято прерывать пиром, особенно, накануне каких-то испытаний, а уж тем более — после них, — ответили часы. — И чтобы все это украшало свое время и краткий миг бытия, дом превращали в жилище муз особым заклинанием, а на пир звали все времена года и всех богов, чтобы они могли насладиться пиршеством, как священным действом.
— И у нас это сейчас будет? — спросила девочка, устроившись на ходившей ходуном лестнице, крепко ухватившись за балясины ограждения.
— У нас сейчас головомойка будет! — встревоженно отозвались часы. — Сейчас твоя бабушка сюда явится! Быстрее развяжи няню и садовника! Скажи, что пряталась под кроватью наверху!
— А пир? Я хочу на пир! — закапризничала девочка.
— Всему свое время, — торжественно пробили часы. — Придет и твое время! Вот тебе на память… Как День и Ночь!
И с этими словами перед девочкой появились две пачки — белая и черная.
— А все вернуть обратно ты можешь? — восторженно спросила девочка, поднимая перед часиками два заветных костюма черного и белого лебедя госпожи Тальони, которыми с детства грезила ее мама.
— Нет, — строго протикали часы. — Только «приметы времени», к которым сейфы твоей матушки не относятся. Но, чтобы она не расстраивалась — вот вам шкатулка драгоценностей балерины Матильды Кшесинской, безвозвратно утраченные ею на пути в Венецию на верхней палубе парохода «Семирамида», когда она в 1920 году навсегда покидала Родину.
— Это такая реликвия, да? — шепотом спросила девочка, но тут же, поставив шкатулку на ступеньку, запрыгала вниз, с восторгом прижимая руки к груди.
Внизу, среди устроенного погрома и таявших в воздухе мыльных пузырьков стояла плакавшая бабушка.
— Бабушка! Мы все живые! Нас не успели примочить! У нас только сейфы сперли! — с радостным визгом бросилась ей на шею девочка.
— Мариночка! Золотко мое! Пусть подавятся этими сейфами! — обливалась слезами бабушка, прижимая к себе внучку. — Ты к ним не выходила, надеюсь? Ты не испугалась?
— Я сидела под кроватью, как мы и договаривались, бабушка! — серьезно ответила девочка. — Они тут несколько вещей случайно оставили.
— Да? Опять какие-то волшебные вещи? — сказала бабушка озабоченно. — Давай, Мариша, чтобы больше не пришлось переживать такого кошмара, вначале все спрячем, как следует, а потом ты пойдешь и всех развяжешь, хорошо? И скажешь, что мне с сердцем плохо стало!
— Ладно! — снисходительно кивнула девочка. — Только нам от общего пира кое-что в кухне оставил дяденька на тройке коней. Ну, который на квадриге в театре искусство караулит!