Время гарпий

Дедюхова Ирина Анатольевна

— Нет, пусть он бы все-таки во флягу налил воды, как договаривались, — поправила его Келайно, морщась от едкого запаха мочи из-под стола.

— Отлично! — согласился Гермес. — Он плещет в лицо Мылину. А нам без особого труда удается уничтожить Мельпомену вместе Талией и ее дружком Игнатенко. Все в шоке от жутких фотографий записки кровью на стекле и самой сцены группового самоубийства. Как там у нас Окипета и Аэлоппа воображали? Чтоб все голые с перерезанными венами, да? Чудненько! И встает вопрос к некоторым господам в правительстве, которые не только являлись поклонниками Мельпомены, но пытались проводить

государственные решения «в духе времени». Ведь у нас конечной целью были именно они, что уж теперь-то прикидываться, верно?

— Да, надо было бы тогда поставить вопрос о целесообразности таких людей в правительстве! — подтвердила Келайно.

— Которым могут нравиться такие дебилы и ушлепки! — патетически воскликнул Гермес. — Которые мешают экономике переходного периода и развитию рыночных отношений! Оказывают противодействие инновационному курсу, заметь!

— Согласись, это было бы превосходно, — робко заметила Келайно. — Вечный переходный период в никуда, в пропасть…

— Но для этого надо было в первые же минуты после поступления Мылина в больницу обработать его серной кислотой и сжечь ему глаза и голосовые связки! Обжечь ему руки! А всех, кто его видел сразу после покушения — отправить под КамАЗ! — с вырвавшимся гневом выдохнул Гермес на Келайно так, что ее иссиня-черные волосы и ресницы покрылись инеем. — Как вы могли допустить, что старик его снял сразу же после поступления в больницу?

— Но сейчас еще есть возможность лишить его зрения! — простонала она, пытаясь снять сосульки с ресниц.

— Давай, почитаем сообщения прессы, — предложил Гермес. — Вначале идут радостные сообщения, что здоровью Мылина ничего не угрожает, он дает интервью, благодарит всех за проявленное сочувствие к его трагедии. Затем едет на лечение в Германию, оттуда Аэлло привозит бумагу, что 95 % зрения уничтожено, проведено 18 операций, пока смогли спасти лишь пять процентов… и тэдэ и тэпэ. Все интересуются, почему ему проведи не 88 или не 188 операций.

— Я тоже не ожидала, что люди окажутся такими жестокими к чужой трагедии, — заметила Келайно, презрительно поджав губы.

— Да правильно вам Каллиопа говорит, что можно рассчитывать на человеческое сочувствие, но нельзя его использовать в своих интересах! — возмутился Гермес. — Нельзя все свои глупости с ссаными банками — лепить в расчете на обязательное сочувствие!

— И все же я считаю, что план был неплохой, своевременный, — упрямо ответила Келайно. — Просто надо было все сделать вовремя.

— Понимаешь, все пошло не так уже с Загоруйко, когда он решил нассать во фляжку, — махнул на нее рукой Гермес. — И если бы даже у нас все получилось, запах мочи все равно всплыл бы через год иди два. Сама видишь, какое время нынче наступило. Оно совершенно не хранит тайн, будто у него ящик сломался. Скрывать что-то можно только во времени? А оно все выплевывает наружу тут же! Вот как с этой фляжкой.

— Да, я тоже чувствую, что во всем виновато время! — ответила Келайно. — Ко мне на днях приходила Подарга, она призналась, что ее стали все бояться. Раньше перед ней распахивали душу, сами призывали ее! Сейчас от нее шарахаются, только заслышат ее поступь и шелест крыльев. Раньше сама жизнь никого не держала, ее было принято прожигать. А сейчас вдруг самые ее надежные клиенты заговорили о нравственности и душе, сам знаешь с чьих слов.

— Но этот фарс с «оппозицией» и «панк-молебнами», с последующими обысками и арестами, с министром обороны, которого застали при обыске у любовницы, а потом объявили наиболее эффективным министром обороны всех времен и народов, — располагает к подобным мыслям! — парировал Гермес. — А уголовное дело самой Каллиопы и бюджетный транш в 10 миллионов — заставил отказаться от принципа безнаказанности, да? Сам собою возникает навязчивый вопрос, почему девушек, засовывавших себе в причинное место мороженных куриц в супермаркете и совокуплявшихся в половыми партнерами в музее, — не осудили за хулиганство, не проверили в психушке.

— А вот уже панк-молебен в храме после осуждения Каллиопы — оставить без внимания не смогли, — эхом откликнулась Келайно. — Ясно доказав всем, как опасно доверять гарантиям тех, чья душа находится во власти Подарги. И кто сейчас пойдет у них на поводу, если всем будет маячить тюремный срок, а не деньги-славабезнаказанность? Там ведь каждое условие подобной инсценировки — отдельно превращено в фарс! А главное, постепенно превращается в фарс жизнь тех, кто получил от Подарги больше всех. Я ей так и сказала…

— И все же Каллиопа — всего лишь человек! — попытался отвлечь ее от грустных мыслей Гермес. — Решил попытаться немного оттянуть этот ее «счастливый конец», на котором она буквально помешана. Решил заменить старика и передать ей в голову парочку своих мыслей. Не стал повторять ошибки Льва Ивановича и его коллег, пытаясь навеять на нее суицидальные настроения. В этом была их ошибка! Она сразу выявляла чужое враждебное воздействие. А я просто взял детскую песенку про гусей! У нее же дочери были маленькими, она могла вспомнить ее и сама.

— Какую?

— Были у бабуси два веселых гуся! — со смехом продекламировал он. — Сейчас, как только она думает о счастливом конце — возникает экран из этих гусей! А от кого он возник — да неизвестно! Она сама ее вспомнила!

— Может, сработает? — со слабой надеждой пробормотала Келайно, с ненавистью сжимая салфетку. — Должно же хоть что-то доканать эту гадину!

— Прочел недавно переписку дочерей Каллиопы в социальных сетях, — сказал Гермес. — Старшая пишет младшей: «Один мальчик всегда тянул руку на уроках в школе. И вырос нацистом!» А младшая ей в ответ пишет: «А наша мама любила экстремальные виды спорта и получила судимость за экстремизм!» Пока их время еще не наступило, но по этим репликам можно судить, что за время придет, когда имена таких вот девиц зажгутся на флаконах часов Сфейно.

— Я доберусь до них! Я буду пить их кровь и топтать когтями! — заорала Келайно так, что на нее опять стали оборачиваться посетители, но увидев, что невоздержанность проявила дама в прокурорском кителе, тут же опускали глаза и отворачивались. — Пока они под защитой круга муз! — одернул ее Гермес. — Оставь их! Все, что ты ни сделаешь, превратится в фарс! Ты это понимаешь? А вот сделать так, чтобы больше ничьи имена вообще не загорались на этих проклятых часах… это, пожалуй, будет вполне фарсовым финалом, да? Не то, что бабусиных гусей. Часиками только бряк об асфальт — и нет проблем! Всем весело, все могут расходиться!