Время и боги: рассказы

Дансейни Лорд

«В полете я всегда кричу и ухаю по-совиному, — сказала баньши, — чтобы Силы, которые ты и вообразить-то не можешь, знали о моем присутствии».

«Вот и хорошо, — сказал тогда я. — И, кстати, самый короткий путь отсюда до луга лежит мимо фасада замка лорда Монагана».

«Наверное, ты прав», — согласилась баньши.

«Если ты сделаешь это, — сказал я, — и если, как обещал, прокричишь разок, когда будешь лететь, я больше ничего у тебя не попрошу, ибо мне известно — негоже нам приставать к бессмертным существам с разговорами о такой безделице, как заболоченный луг площадью всего в два акра, о котором, строго говоря, не стоило бы беспокоиться и простым смертным, пребывающим в этом мире слишком недолго, не говоря уже

о духах, которые беседуют со звездами и способны запрячь в одну колесницу все четыре великих ветра. Поэтому я с твоего позволения не стану больше отнимать твое драгоценное время и поспешу вернуться к бренным вещам и занятиям, но в сердце своем я буду хранить глубокую благодарность за твою доброту».

А баньши сказала:

«Не трудись благодарить меня. Разве не сделала бы я то же самое для любого другого человека?»

И с этим я покинул монастырь и пошел по дороге назад, радуясь, что ничто не следует за мной. Не прошло и двух дней, как баньши, направлявшаяся к заболоченной луговине, с воем и визгом пронеслась в сумерках прямо перед окнами лорда Монагана. И как раз в то же самое время Майк Кинеган подбросил лорду анонимное послание, в котором описывал, что с ним будет, если он не откажется от своего луга. Не знаю точно, в чем было дело — в крике ли баньши или в этом письме, ибо от обеих этих вещей кровь буквально стыла в жилах, и каждая способна была заставить человека крепко задуматься. Как бы там ни было, лорд Монаган все же изменил свое решение, и Майк Кинеган в конце концов построил дом на лугу и женился; там он и живет до сих пор. Несколько раз Майк порывался вспахать луг, но там постоянно стоит глубокая вода, и по правде сказать, его это вполне устраивает, ибо, как он сам часто говорит, это избавляет его от тяжелой работы.

Поблагодарив Пэдди О’Хоуна за рассказ, я покинул его, чтобы тотчас попытаться найти подтверждение услышанному. Сначала я отправился к Майку Кинегану и застал его в небольшом садике, где он сидел с трубкой в зубах и любовался сочными травами и цветами, растущими на заболоченном лугу. Я спросил, не он ли будет мистер Кинеган; мы разговорились, и я постарался исподволь направить беседу к тем временам, когда он получил в свое распоряжение этот луг и дом. И Майк Кинеган рассказал мне то же самое, что Пэдди О’Хоун, и даже некоторые фразы в точности совпадали с тем, что я услышал от Пэдди, так что история эта получила самое полное подтверждение, какого только можно желать.

Уже уезжая из тех мест, я заговорил об этой истории с начальником железнодорожной станции, поскольку все в округе, похоже, были о ней наслышаны. Сам не знаю, зачем мне потребовались дополнительные подтверждения, ибо я получил их достаточно, однако я все же спросил начальника, слышал ли кто-нибудь еще протяжный вопль баньши.

«Да ведь это кричала старая цапля!» — ответил он.

Глава V

Блуждающие огни

Слова начальника станции до некоторой степени поколебали мое доверие к рассказам Пэдди О’Хоуна, и на какое-то время я даже потерял интерес к его необычным способностям. Но однажды мне вновь захотелось увидеть невысокие покатые холмы в краю, где он жил; это желание росло и крепло, каким-то образом вытесняя другие, более рациональные, словно в тех длинных серых холмах скрывалась какая-то сила, до сих пор неизвестная науке. Я явственно чувствовал их притяжение, когда бывал на природе — когда гулял по скромным английским дорогам или любовался заросшими лютиками полями, но в городе это влечение становилось столь сильным, что его невозможно было выразить словами, превращаясь в своего рода наваждение, в колдовство.

И тогда я снова отправился в Ирландию, к полям, где действовали внятные Пэдди О’Хоуну странные силы, и холмы вечно гляделись в воды болот, словно готовые с ними заговорить, но мешкающие десятилетиями и веками, прежде чем произнести хоть слово, ибо и у тех, и у других в запасе вечность. И как только я туда вернулся, мне стало совершенно ясно, что начальник станции, которого прислали в эти места из Дублина, абсолютно не разбирался в том, что происходит вокруг, и был единственным человеком в краю холмов, способным перепутать крик цапли с воплем баньши, которого видел Пэдди О’Хоун. «Видел?.. — переспросил первый же человек, с которым я попытался обсудить этот вопрос. — Да он с ним даже разговаривал! Разве не так?»

И я склонился пред авторитетом общественного мнения, как, наверное, рано или поздно поступают все — и почти во всех случаях.

Потом я подумал, что вместо того чтобы позволить этим рассказанным у камелька историям превратиться в обычные сказки, которые со временем окажутся прочно забыты, мне стоило бы подойти к проблеме с научной точки зрения и, — коль скоро мне представилась такая возможность, — попытаться худо-бедно классифицировать те сверхъестественные существа, которые, как известно, во множестве обитают в Ирландии, но которых обычно никто не видит — кроме, разумеется, Пэдди О’Хоуна. И пока эта идея была еще свежа в моей голове, я вооружился блокнотом и отправился домой к старой миссис О’Хоун. Пэдди как раз был там и работал в саду.

— Могу я поговорить с Пэдди? — спросил я.

И миссис О’Хоун посмотрела на меня со странным выражением, которое я уже замечал у нее прежде. Она гордилась сыном, в этом не могло быть никаких сомнений, и все же в ее глазах сквозила легкая улыбка, какой никто из соседей не осмелился бы адресовать Пэдди. Миссис О’Хоун безусловно признавала, что ее сын знаменит, и знаменит заслуженно, и все же этот взгляд будто говорил, что Пэдди — это всего лишь Пэдди. Я, разумеется, не возьмусь объяснить, как простой взгляд и едва заметная тень улыбки в уголке губ могут передать это «всего лишь» или хотя бы легкий намек на него, и все же эти не произнесенные вслух слова звучали так же отчетливо и ясно, как выстрел спрятанного ружья.

— Разумеется, можете, — сказала миссис О’Хоун. — В саду от него все равно мало проку. Хватит, Пэдди, иди сюда! — позвала она.

И Пэдди тотчас оторвался от работы, которая вполне могла быть и важной и полезной и о которой его мать отзывалась столь уничижительно из одного лишь учтивого желания не ставить меня в неловкое положение. Аккуратно воткнув в землю лопату, Пэдди вошел в дом.

— Извини, что помешал тебе заниматься делами, — сказал я, когда мы с Пэдди обменялись рукопожатием.

— Делами можно заниматься всегда, — ответил он, — а вот поговорить с хорошим человеком удается не каждый день.

— Я действительно хотел побеседовать с тобой кое о чем, — признался я. — Похоже, Ирландия населена множеством таинственных существ, которых до сих пор никто не смог как следует классифицировать, а коль скоро ты можешь их видеть, было бы неплохо описать их поподробнее.

— Ну, я-то видел далеко не всех, — сказал Пэдди. — Говорят, во всех уголках нашей страны обитало когда-то немало самых странных существ, но сейчас дела обстоят совсем не так, как в прежние времена; я же вижу только тех, кто еще остался в наших краях, да и появляются они, надо сказать, не так уж часто. Я, однако, буду только рад описать тех тварей, которые вас интересуют.

— Говорят, — сказал я, — ты видел лепрекона.

— Видел, — подтвердил Пэдди.

— А скажи, — продолжал я, — не встречал ли ты на болотах каких-нибудь других странных тварей, которых мы могли бы включить в нашу классификацию сверхъестественных существ?

Пэдди на секунду задумался.

— Помнится, — промолвил он наконец, — я видел блуждающие огоньки. И это было не один раз.

— Можешь рассказать, какие они? — спросил я.

— Это маленькие коричневые тварюшки размером с зайца или, может быть, немного крупнее, которые скачут по болотам с фонариками.