Время и боги: рассказы
Шрифт:
— Отче! — воскликнул он, едва переступив порог комнаты священника. — Да поможет мне Бог! Я только что застрелил феникса.
— Дай-ка мне на него взглянуть, — сказал отец Рурк, который сразу заметил золотые перья длиной в добрый ярд и понял, что таинственная птица лежит у охотника в сумке.
С лицом, исполненным скорби, которая нарастала в нем с того самого момента, когда он спустил курок, Пэдди вынул из кармана свой золотисто-алый трофей. И отца Рурка вовсе не удивило, что кто-то добыл таинственную птицу, ибо все юноши деревни, кто только мог держать в руках ружье, искали ее уже в течение двух дней, и все это время священник напряженно размышлял о проблеме
— Это самая обычная птица, — сказал священник.
— Обычная, отче?! — воскликнул Пэдди.
— Когда-то они часто встречались в некоторых районах Ирландии, — объяснил отец Рурк. — Не пойму, что тебя так смущает.
— Ах, отче, я думал, что убил бессмертное существо, — сказал Пэдди.
— И ошибся. Не думай больше об этом, — сказал священник.
И Пэдди, низко опустив голову, повернулся, чтобы уйти.
— И забери эту мертвую птицу. Не оставляй ее здесь, — сказал отец Рурк.
— Я думал, может она вам зачем-нибудь нужна, — смиренно объяснил Пэдди.
Но отцу Рурку меньше всего хотелось оставлять у себя птицу. Он отлично знал: о том, что феникс находится у него в доме, сразу станет известно всем, а священник не желал, чтобы его репутация опиралась на языческие вещи и предметы; с тем же успехом он мог бы разобрать свою церковь, стоявшую на холме на каменном фундаменте, и заново отстроить ее на болоте.
— К чему мне лишний мусор? — сказал священник. — Моя экономка и так едва справляется, наводя порядок.
— Как же мне тогда поступить с этой птицей? — спросил Пэдди.
— Лучше всего ее съесть, — посоветовал отец Рурк.
— Съесть? — переспросил Пэдди.
— Ну да, конечно, — кивнул священник. — Попроси мать, пусть она приготовит ее для тебя.
И Пэдди с птицей в руках пошел прочь; захватив свое ружье, он задумчиво шагал по гравийной дорожке перед домом священника, и отец Рурк подумал, что на этом почитанию феникса придет конец.
А Пэдди в самом деле пошел домой и отдал птицу матери.
— Господи помилуй! — вскричала миссис О’Хоун. — Да что же это такое?! Неужто ангел свалился к нам с Небес?
— Отец Рурк сказал, что это самая обыкновенная птица, — объяснил Пэдди.
— Обыкновенная, вот как? — не поверила его мать.
— Да, и еще он сказал, что я должен ее съесть, — добавил Пэдди. — Он велел, чтобы ты ее приготовила.
Миссис О’Хоун знала, что Пэдди всегда говорит правду, поэтому сделала, как велел священник. И она сразу стала готовить волшебную птицу, ибо не знала, что та может навлечь на их дом, если пролежит в нем хотя бы сутки. Миссис О’Хоун даже достала припрятанную бутылку хереса, чтобы приготовить это удивительное чудо самым достойным образом, и пока она ощипывала сыновний трофей, то приговаривала: «Обыкновенная, вот как?..» И когда наконец птица в вине была готова, миссис О’Хоун подвела итог всем своим мыслям, которые роились в ее голове, с тех пор как она впервые увидела в своем доме эту переливающуюся всеми оттенками золотого и алого красоту, одной фразой:
— Да это же самый настоящий феникс!
И сама она не прикоснулась к птице и даже держала блюдо подальше от себя, когда ставила его перед сыном, но Пэдди миссис О’Хоун не запретила есть феникса, потому что так велел отец Рурк. Вот как получилось, что Пэдди, сидя за столом перед большим очагом, съел волшебную птицу один.
— У нее странный вкус, мама, — сказал Пэдди, потому что никогда прежде не ел фазанов и не пробовал хереса.
— И не удивительно, — отозвалась миссис О’Хоун.
И он съел всю птицу, которая, лишившись своего великолепного оперения, оказалась совсем небольшой, а потом взял ложку, чтобы не потерять ни капли хереса из подливы. Вскоре в глазах Пэдди появилось новое, незнакомое выражение, зрачки расширились, и взгляд его уже не различал сквозь раскрытое окно отдаленные предметы; те же предметы, что находились рядом, представлялись ему расплывчатыми и неясными, и это делало их особенно интересными, тогда как теснившиеся в голове Пэдди фантазии и старинные ирландские легенды становились все более выпуклыми и реальными; и, отложив нож и вилку, он сказал:
— Я съел феникса!
— Так и есть, — подтвердила его мать, — и теперь одному Богу известно, что из этого выйдет, хотя я все сделала, как велел отец Рурк, и приготовила его для тебя.
И в этот момент за окном промелькнула какая-то тень; возможно, это был просто козленок, но Пэдди, чей разум переполнялся старинными сказаниями, заметив его буро-волосатое тело, воскликнул:
— Я только что видел лепрекона!*
— Почему бы нет? — сказала миссис О’Хоун. — Почему бы, в самом деле, и нет, если древние чудеса вновь начали возвращаться на Землю?
Глава II
Дух
Одно перо из хвоста феникса Пэдди стал носить за лентой шляпы, а было оно длиной в целый ярд. Слухи, однако, распространились очень быстро, так что в подобном отличительном знаке не было особой нужды: все и так знали, что он — Человек, Который Съел Феникса. И некоторое время спустя возбуждение, в которое пришел Пэдди, отведав удивительное блюдо (вне зависимости от того, была ли эта реакция вызвана волшебным мясом или хересом), почти прошло, однако слава его никуда не исчезла. А в первые час или два после еды наш молодой человек действительно видел странные вещи или, точнее, вещи, которые показались бы странными каждому, кто не был с детства знаком с ирландскими сказками и легендами, поэтому впоследствии Пэдди стали считать непререкаемым авторитетом по части таких вещей, как лепреконы, призраки и повседневная жизнь маленького народца.
Говорят, что сразу после своей удивительной трапезы Пэдди, все еще взбудораженный горячим хересом, вышел из дома, чтобы отыскать лепрекона, который только что промелькнул мимо окна; никакого лепрекона он, однако, не увидел и, как утверждали поначалу один или двое очевидцев, зашагал по дороге, бормоча что-то себе под нос, однако к тому моменту, когда я услышал эту историю, все свидетельства были уже приведены в соответствие друг с другом и превратились в одну однородную, связную повесть, которую до сих пор рассказывают чужакам, приезжающим в те края; собственно говоря, эта повесть и есть часть традиционного раталленского фольклора.