Время и комната

Штраус Бото

Титания. Какие у тебя все-таки удивительные глазищи, мой мальчик! (Забрав чайный поднос, уходит вправо.)

Сын. Теперь она еще и поднос сама потащила, как в любой другой день. А если что сегодня и не как в любой другой день, то уж как в любой вторник — это точно. Владыка, почему ты не подарил нам сегодня праздник?! И один из тех прозрачных, светлых летних вечеров, в который ты своей легкой, доброй дланью бросил бы в наш сад несколько дюжин твоих веселых созданий и наполнил бы его шумом, жизнью и здравицами в честь моей матери. «Да будем веселиться и взирать, взирать и любить, любить и славить…» На пятидесяти льняных салфетках я велел отпечатать эти слова Блаженного Августина^{40}. Для кого? Для чего? Все

ради пущей праздничности и без того пышного банкета, который не страшится никаких излишеств, пусть даже и с религиозным уклоном. Я велел напечатать это для изобильного множества, которое испокон веков привычно к юбилеям и само, без особых усилий, способно себя развеселить. Но для пятерых несчастных друзей дома? Да от этого Августина на салфетках их в дрожь бросит! Они постоянно будут чувствовать себя обязанными создавать настроение, которое пятерым старым-престарым друзьям ни в жизнь и никакими силами не создать! Именно Августин и вгонит их в наибольшее смущение. И произведет эффект, прямо противоположный тому, к которому призывает. Они будут не веселиться, а цепенеть, не взирать, а переглядываться, не славить, а тихо роптать. Да иначе и быть не может. Ибо, что бы там об этих пятерых ни думать, а одного чувства у них никак не отнять: ожидания того, что этот вторник ни в коем случае не должен оказаться точно таким же, как любой другой из вторников во всей их нескончаемой вторничной череде! И при этом каждый из них, с одной стороны, будет, конечно, из кожи вон лезть, дабы честно исполнить свой долг гостя, но в мыслях, с другой стороны, то и дело будет поминать недобрым словом ту — отсутствующую — толпу, в которой он именно в этот раз так надеялся незаметно затесаться. Да и мне бы эта толпа не помешала. И я тоже всею душой стремился, подхватив ее, с нею вместе в толпе исчезнуть. В толпе ее преследовать, в толпе, тайком, поцеловать, а после ужина еще раз, снова, в эту же толпу, которая будет прохлаждаться на лужайке и потягивать вино, покуда не настанет время сна, и я набросил бы на ее плечи белую ангорскую кофточку и тут — о, эти глаза толпы — я бы ее, у всех на глазах, на глазах у всех, прижал бы к себе!

Да, тот вечер был светел. Светел и безоблачен. Один из тех летних вечеров, которые дышат праздничностью. Все были нарядно одеты, а после ужина все снова вышли из дома в парк и в сумерках дожидались, когда придет время сна. Да, я целовал ее в гуще толпы. «Это рай, сын мой», — сказала она. «Да, — ответил я, — это рай, мама».

Официанточка в кресле испуганно вскидывается.

Вы меня поняли или просто так слушаете?

Затемнение.

Зрители

Комедия ^{41}

Besucher. Kom"odie Перевод В. Колязина

* * *

Действующие лица

Максимиллиан Штайнберг, актёр.

Карл Йозеф [16] , актёр.

Эдна Грубер, актриса.

16

От автора.

Некоторые фразы, встречающиеся, в репликах Карла Йозефа, позаимствованы в измененной форме из мемуаров Вилла Квадфилга** «Мы играем всегда» (1976). Я обязан великому актеру гораздо большим, чем этими «цитатами».

**Квадфлиг, Вилл (р.1914) — известный немецкий актер, блестящий декламатор. Долгое время работал в театрах Берлина, Гамбурга, Цюриха. Крупнейшие роли: Гамлет, Орест, маркиз Поза, Астров, Сальери, Джемс Тирон в пьесе О’Нила.

Играл заглавную роль в постановке Грюндгенса «Фауст». В 1998 г. исполнил роль Карла Йозефа в постановке «Зрителей» режиссером Вильфридом Минксом (комм. В. Колязина).

Лена, богатая молодая женщина.

Фолькер, режиссер.

Вахтер.

Редактор.

Слепая.

Бармен.

Фотомодель.

Фотограф.

Молодой человек.

Гардеробщица.

Мужчина в фойе.

Хозяин игрового павильона.

Дублер Макса.

Мужчина с мегафоном.

Различные голоса.

Акт первый

На сцене беспорядочно расставлены детали будущей декорации. На первом плане — режиссерский столик с лампой, за которым сидит Фолькер с режиссерским экземпляром. Карл Йозеф и Макс репетируют свой первый выход.

Макс (выходит из правой кулисы). «Господин профессор Брюкнер?»

Карл Йозеф. «Да, что вам угодно?»

Макс. «Не знаю, помните ли вы меня. Мы встречались несколько лет назад у Дондерсов в Марбурге. Вы подвезли нас с женой в своей машине».

Карл Йозеф. «Вот как? Извините, что-то не припомню».

Макс. «Ах нет… это вы меня извините. Конечно, вспоминают таких, как вы. Кому нужно запоминать меня? Я ни на кого не жалуюсь».

Карл Йозеф. «Чем я могу быть вам полезен? Ах, это вы, Тайхман! Какого черта вам здесь нужно?» (Выйдя из роли.) Ближе! Ты можешь подойти на два шага ближе? Вот так. Еще на шаг. Тебе что нужно от Брюкнера? Ты что, хочешь навязать ему страховку домашнего имущества или еще что-то в этом роде? Так, что ли?

Макс. Я хочу напомнить о себе.

Карл Йозеф. Ага. Так добивайся же этого, юноша. Актер должен точно знать, чего он хочет, когда выходит на сцену. Покажи, чего ты хочешь достичь.

Макс. Но он стесняется… мой герой.

Карл Йозеф. Стесняется? Пройдоха он. Сволочь. Хитрая бестия.

Макс. Ну, не знаю…

Карл Йозеф. Фолькер, что он из себя представляет?

Фолькер. Застенчив… пройдоха… Можно попробовать и так, и эдак. Давайте сначала. Попробуй, Макс.

Карл Йозеф. Ну вот что. Пусть он будет стеснительным или пройдохой, или поровну, и тем, и другим. Как вам будет угодно. Но предупреждаю: вы с самого начала играете не то.

Он поворачивается в исходную позицию, спиной к Максу. Нетерпеливо топает ногой.

Ну давай, давай!

Макс. «Господин профессор Брюкнер?»

Карл Йозеф. «Да, что вам угодно?»

Макс. «Вы, конечно, вряд ли меня вспомните…» (щелкает пальцем). Текст!

Фолькер. «Не знаю…».

Макс. «Не знаю, можете ли вы меня еще вспомнить…».

Карл Йозеф. Стоп. Как ты передо мной стоишь? Ну как ты стоишь? Если ты будешь дрожать передо мной как осиновый лист, ты никогда со мной не познакомишься, парень.

Макс. Я стою так, как и должен стоять тот бедолага, какого я тут буду изображать в пьесе…

Карл Йозеф. Слушай меня внимательно. Какова твоя сверхзадача? Тебе надо постараться, чтобы мой Брюкнер подошел к тебе как можно ближе. А ты, ну как ты стоишь?

Макс. Я ведь оказался тут совсем случайно.

Карл Йозеф. Я всегда говорю: если хочешь сыграть короля, меньше всего изображай королевское величие. Пусть окружающие склоняются перед тобой. Как ты мог заметить, я не делаю ни одного лишнего движения.

Макс. Да, конечно. Я только подумал, ведь дальше-то… вы говорите: «Что это? Подойди ближе…».

Карл Йозеф (играет сцену). «Что это? Покажись! Подойди ближе! Ты кто? Я его не узнаю… Что ты сделал, каналья? Трусливый недоносок. Стань вот здесь. Посмотри мне в лицо».