Время лгать и праздновать
Шрифт:
На выпускном вечере тридцатилетняя красавица Татьяна Дмитриевна, их классный руководитель, отвела Юлю в сторонку и, влюбленно вглядываясь в нее неправдоподобно синими глазами, которые Юля впервые видела так близко, совсем по-дружески спросила:
«Надумала, куда поступать?..»
Юля неопределенно пожала плечами: ей не хотелось признаваться, что она собирается в «самый легкий» институт.
«Твои стихи, это не призвание?»
Юля искренне качнула головой: нет.
«Но какие-то планы все-таки есть?»
И тут
Все это и многое другое Юля выпалила на одном дыхании, как ровня разглядывая ультрамариновые глаза Татьяны Дмитриевны.
«У тебя дар, девочка, — с невольной улыбкой, как проговорившаяся, заметила она. — Не знаю, какой, но несомненный. А вот найдется ли ему применение… Жизнь давно уже не художественная импровизация, а — метод. Увы. Для одних в этом прогресс, для других — верное доказательство, что мир постарел и опошлился. Одно очевидно: импровизаторам в нем неуютно. Помни об этом и путешествуй осмотрительно».
Не получилось осмотрительно. Что делать, и рада бы в рай, да не выходит. Скорбеть? Ну, нет! Она и слушать не станет, вздумай кто упрекать ее в глупом воодушевлении по случаю провала на экзаменах: он избавил ее от заданности существования, томительной тесноты регламентации, стандартов… А теперь, после встречи в электричке, на душе так, как бывало, когда в школе объявляли непредвиденные каникулы: вмиг рождалось предвкушение чего-то, что раньше нельзя было, а теперь можно!.. Дарованная свобода пробуждала какие-то давние, не очень ясные, но несомненные вожделения. Но если раньше они, посулив радости, лишь попусту томили душу, то на этот раз все так близко, возможно!.. И эта встреча в электричке — как предзнаменование!..
Стоя в позе не очень заинтересованного наблюдателя — плечо упирается в выступ дверного проема, руки в кармашках куртки — Юля мысленно обшаривала ящики письменного стола, в поисках записной книжки с номерами телефонов.
«Господи, кончится это когда-нибудь?..» Внутри, где-то под ложечкой, уже набухала злая тяжесть — так всегда бывает, когда ей досаждают — Серафима, например, своими наставлениями. Юля даже побаивается этих будто помимо воли набухающих в ней чугунных ядер, как боится слабый человек распирающей его ненависти к сильному.
Наконец шаги замерли. Несколько мгновений тишины, скрежетнул замок, хлопнула дверь, и, ни секунды не помедлив, Олег заговорил в той же многозначительной манере, в какой
— Я думал, мои слова не будут для тебя неожиданными… — завершил он период, у которого не было конца.
— И решил, что для меня настало время кинуться тебе на шею?..
— Ну зачем так…
— Твои ожидания сильно преувеличены… Мне приятно было знать, что я нравлюсь тебе, но разве этого достаточно, чтобы делать матримониальные выводы?.. — Она вздохнула, давая понять, что разговор затянулся. — Ты вообще плохо выбрал время. Взрослый человек, живешь на порядок впереди меня, а не понимаешь.
— Чего я не понимаю?..
— Что у меня школьная пыль на ушах осталась!.. Что с деликатными беседами подступают во благовремение.
Она и сама не знала, откуда появилась эта интонация, это вздорное желание изобразить поглощенную будущим девицу-недоросля. Широко раскрыв глаза, она смотрела мимо него с самым тупым, овечьим выражением. Манера так глядеть была недавним и уже опробованным приобретением — так она выставляла защитную перегородку между ее истинным настроением и тем, как в расхожем представлении она должна выглядеть после провала в институте. «Увидели, какая я бездарная? Получили доступное вам объяснение?.. Вот и отвяжитесь».
Она немного помолчала, предоставляя ему возможность возразить — если уж влюбился, стой на своем! Но он и глазом не моргнул, словно ее слова не имели отношения к существу дела. Кажется, именно об этом он и собирался сказать, опуская руку ей на плечо:
— Послушай, при чем тут…
— Убери, я не сбегу.
— Я хочу сказать…
— Для этого не обязательно держать меня за плечо и подносить к носу прокуренную бороду.
— Бороду можно сбрить… — Он окончательно сбился с толку.
— Художник и без бороды! Неприлично.
— Смеешься?..
— Да не смеюсь я!.. («Нет, он положительно невыносим».) Прямо зло берет, честное слово!.. — выпалила она в сердцах и сразу поняла, что хватила лишку — очень уж разоблачительными, выставляющими ее с незнакомой ему неприглядной стороны вырвались эти слова — и она поторопилась внести трещинку обиды в голос: — Тут после провала никак не очухаешься, отец того и гляди сляжет, а ты!.. Неужели трудно понять, что мне не до лирических собеседований?..
Это было хорошее объяснение всему неожиданному в ней — пусть думает, что именно теперь, а не вообще она не готова на роль Джульетты, что когда-нибудь такой разговор может оказаться более уместным. «Еще догадается, что его предпочли кому-то, только этого не хватало. Нерецкой вел себя очень разумно, держась как посторонний. У нас на словах все шибко раскованные, а на деле таятся друг от друга, как суслики. Одна Соня разве что насквозь просматривается, да что-то никто не поставил это ей в заслугу».