Время лживой луны
Шрифт:
Ну, прямо турист в окружении античных руин, сомлевший на жарком солнце и думающий уже не об окружающих его красотах, а лишь о теньке и холодном лимонаде.
– Что за минутка такая? – напрягся Стецук.
– Ты же был на лекции, – даже не взглянул на ефрейтора Петрович.
– Ну, был… Допустим…
Стецук с опаской посмотрел на Макарычева. Но тот был занят разговором с Герасимом.
– Что тебе не нравится? – напрямую спросил у Пущина сержант.
– Нет сигнала маяка, – Герасим показал сержанту планшет, нажал на кнопку масштабирования и, коснувшись пальцем дисплея, отметил
– Ну, это еще не повод для тревоги, – Макарычев на ходу подтянул автоматный ремень.
– Конечно, – согласился Герасим. – Всякое могло случиться.
– Например?
– Маяк могли найти и сломать аборигены.
– На маяк прилеплена бирка. «Штуковина сия является собственностью Одной Очень Важной Конторы. Так что либо верните ее за солидное вознаграждение, либо ответите по всей строгости закона».
– Аборигенам это по фигу… Мне бы точно было по фигу, если бы я всю жизнь прожил среди болот. Для них ведь, наверное, внешнего мира не существует, как такового. Во всяком случае, он гораздо менее реален, чем окружающая топь.
– Знаешь, я так и не понял, что эти люди забыли среди болот, – честно признался Макарычев. – А этот специалист по Облонским болотам, которого к нам Безбородко привел… Как его?..
– Вильчиков, – напомнил Пущин. – Видадий Моршанович Вильчиков.
– Точно! – щелкнул пальцами Макарычев. – Так вот, Вильчиков этот ничего ведь толком не объяснил. Только воду мутил.
– Зато делал он это весьма профессионально, – заметил шагавший след в след за сержантом Андрей Ерохин. – И с видом таким умным, что и не поспоришь. Мне лично кажется, что люди, живущие на болоте, ищут здесь бога.
– Эй, Петрович! – окликнул приятеля Стецук.
– Ну? – вроде как с неохотой посмотрел на ефрейтора Синеглаз.
– Так что насчет змеи-минутки?
– Да водится в этих болотах змейка такая. Маленькая. Длиной не больше десяти сантиметров. Невзрачная на вид, серая с бурыми пятнами. Ее среди сырой травы и не приметишь даже. Так вот яд этой змейки действует на дыхательный центр, – Петрович коснулся указательным пальцем виска. – Человек перестает дышать и ровно через минуту умирает от удушья. Полагаю, что в страшных муках. И, обрати внимание, Олежка, поскольку у тебя парализовано дыхание, то ты даже позвать на помощь не можешь. Во как!
Стецук с минуту сосредоточенно оценивал выданную Синеглазом информацию. После чего почти уверенно заявил:
– Врешь!
Резко взмахнув рукой, Петрович поймал-таки в кулак надоедливого слепня.
– Ну, признайся честно, Петрович, – принялся упрашивать Стецук. – Соврал ведь… А?.. Соврал?..
Макарычев на ходу оглянулся. Хотел убедиться, что Ерохин не улыбается.
– Бог? Здесь? Да тут одна мошкара!
– Бог – он везде, – Андрей и не думал шутить.
– Ты, часом, сам не верующий? А то, может…
– Нет, – на этот раз Ерохин таки улыбнулся. – Я ходил на факультатив по современным религиям.
– И что там? – поинтересовался Герасим.
– В настоящее время, когда всем понятно, что на небе бога нет, желающие обрести бога ищут его в самых разных, порой
– И что самое удивительное, среди этих осененных божественным духом болот растут себе, разрастаются информационные башни. Как поганки после дождя.
– Петрович! – Стецук требовательно дернул Синеглаза за локоть.
– Видал? – Петрович показал ефрейтору кулак, в котором у него был зажат слепень.
– И чего? – растерялся от такого поворота ефрейтор.
– У меня там слепень.
– Ну?..
– Такой же надоедливый, как и ты!
Синеглаз с размаха кинул слепня на землю и, прежде чем кровосос успел взлететь, придавил его сапогом.
– Ну, это ты, Петрович, хватил, – с неодобрением покачал головой Стецук. – Я ведь только спросить хотел…
– Давай! – с неожиданным энтузиазмом махнул рукой Синеглаз. – Спрашивай!
– Про змею-минутку соврал?
– Если скажу, что соврал, тебе легче станет?
– Конечно.
– Тогда – соврал.
Стецук недовольно шевельнул бровями.
– Чего еще?
– А если честно?
– Честно – соврал.
– Сейчас или прежде?
– А, иди ты!.. – махнул на ефрейтора рукой Синеглаз и прибавил шагу.
– Нет такой змеи! – уверенно, чтобы самого себя убедить, произнес Стецук. – Если бы была, я бы о ней слышал! – Ефрейтор достал из кармана сигарету. – Хотя бы краем уха.
– А ты никогда не задумывался, почему эти болота называют реликтовыми? – спросил у ефрейтора Портной.
– Реликтовые – значит, древние, – уверенно ответил Стецук.
– Не совсем так, – покачал головой Портной. – Реликтовые – значит, здесь есть нечто такое, чего нет больше нигде в мире.
– В смысле?
– Редкие виды растений. Может быть, даже сохранившиеся с доисторических времен. И животные тоже.
– Ты это к чему? – подозрительно прищурился Стецук.
– Просто так, – с невинным видом развел руками Портной.
Почва колеблется, уходит из-под ног. Будто само понятие «земная твердь» утратило свой смысл, съехало в сторону, перевернулось и превратилось непонятно во что. Все раскачивается и куда-то плывет. Стебли осоки, хлещущие по бедрам, плотные, будто из резины, кособокие, уродливые деревья, тянущиеся изломанными ветками к серому небу, облака, похожие на грязные, мокрые обрывки ваты. Звенящая мошкара, грозной тучей зависшая над головой и так и норовящая прилипнуть к любому, самому крошечному участку тела, сводит с ума. Репеллент ее не пугает. Не та эта мошкара, на которой отраву тестировали. Для здешней мошкары репеллент все равно что бесплатная приправа к основному блюду. Временами плотный слой дерна проседает больше обычного, и тогда под ногой хлюпает вода. Серая, как небо. Разговаривать уже не хочется. Хочется только, чтобы все это поскорее закончилось. Добраться до места, сделать дело и вызвать вертолет. Асфальтовая мостовая. Что может быть прекраснее асфальтовой мостовой?