Время лживой луны
Шрифт:
– Я видел в буржуйских фильмах, – Стецук достал сигарету и закурил. – Там у них полицейские разъезжают по болотам на плоскодонных корытах со здоровенными пропеллерами сзади. Очень здорово, скажу я вам, разъезжают!
– У них там болота другие, – Дробинин вытянул из общей кучи свой рюкзак, достал из бокового кармана переносную рацию.
– Как это – другие? – прищурился Стецук недоверчиво, а может, ему сигаретный дым в глаз попал.
– Мангровые леса, притопленные водой разлившихся рек.
Игоряша щелкнул переключателем. Рация тихо пискнула в ответ.
– А у нас что? – не унимался Стецук.
– Сам попробуй, – Портной подпрыгнул на месте.
Почва под ним просела, слегка колыхнулась и вернулась в исходное положение. Такое ощущение, будто под ногами лопнувший, а потому потерявший упругость надувной матрас.
– Ты на вводной
Макарычев достал из переноски Спиногрыза и посадил себе на плечо. Кот устроился поудобнее, поджал под себя лапы и потерся щекой об ухо сержанта.
– Почему это спал! – обиделся Стецук. – Просто лектор был какой-то скучный… Говорил мудрено… В общем, я не все понял…
– А потому задремал, – закончил за ефрейтора Игоряша.
– Ну и что, – недовольно скривился Стецук. – Подумаешь, болото. Какая мне разница, сколько там метров до грунтовых вод и какая толщина торфяного слоя у меня под ногами! Я усек главное – вопреки устоявшемуся мнению, в нашем болоте невозможно утонуть!
– Ошибочка, ефрейтор, – Портной поднял затворную раму автомата, дунул под нее и коротким ударом тыльной стороны ладони поставил на место. – Утонуть в болоте можно очень даже запросто. Если в бочаг свалиться. Однако, вопреки устоявшемуся мнению, трясина не засасывает попавшего в нее человека. Но зато держит так крепко, что без посторонней помощи не выберешься.
– Ну, а я про что! – как ни в чем не бывало соврал Стецук.
– Все, закончен перекур, – скомандовал Макарычев, хотя из всей группы курил один Стецук.
Подхватив свой рюкзак, сержант закинул его на правое плечо, а затем осторожно, стараясь не потревожить задремавшего, а может, только делающего вид, что дремлет, кота, продел в лямку левую руку. Нож – за пояс, автомат – на шею, пистолет – в кобуру. Четыре гранаты – две осколочные, две нелетальные – в карманы разгрузочного жилета. Туда же – запасные обоймы, бензиновую зажигалку, крошечный фонарик-карандаш, плоскую коробку аптечки первой помощи.
Все.
– Проверили ПДА.
Макарычев оттянул рукав куртки. На небольшом плоском дисплее горели девять зеленых крестиков. Девять человек его команды. Все они могли видеть местоположение друг друга, если расстояние между ними не превышало полутора километров. Также ПДА давал возможность обмениваться короткими текстовыми сообщениями, передающимися в кодированном формате.
– Порядок.
– У меня работает.
– Все нормально…
Семь человек в команде были солдатами из взвода сержанта Макарычева, которые, так же как и он, согласились поменять место службы. И вроде никто пока не жалел. Восьмым был Игоряша Дробинин. Девятым – Петр Петрович Синеглаз. Он был немногим старше других, однако все его называли только по отчеству – Петрович. Синеглаза предложил Макарычеву в группу все тот же Безбородко. Лев Феоктистович определил Петровича как аналитика. Однако в группе все его называли просто всезнайкой. Петрович и в самом деле знал, казалось, все обо всем. А что не знал, легко мог отыскать среди вороха информации, который другому показался бы стогом сена, в котором надо найти иголку. Он всегда носил с собой небольшую, герметически закрывающуюся металлическую коробочку, похожую на портсигар, в которой были сложены флэшки с самой дорогой для Синеглаза информацией. На первый взгляд могло показаться, что хаотическая груда данных из самых различных областей знаний вряд ли могла найти какое-то практическое применение. Однако выданная в нужный момент и правильно использованная информация порой могла помочь выбраться из затруднительной ситуации. А то и жизнь спасти. Единственная проблемка заключалась в том, что сам Петрович редко делился с кем бы то ни было имеющейся у него информацией. Ее у него нужно был вытягивать. Макарычев считал, что такова уж была натура этого в высшей степени необычного человека. А вот Стецук полагал, что Синеглаз чах над своими гигабайтами, как скупой рыцарь над златом. А потому, по словам все того же Стецука, Петровича следовало не раскручивать на информацию, а раскулачивать. Вот только как это осуществить на практике, ефрейтор не знал. Надеясь подбить клинья под Синеглаза, он то и дело пытался втянуть Петровича в мудреные философские беседы. Вот только философ из Стецука был никудышный. А другого такого молчуна, как Петрович, нужно было еще поискать.
– Герасим, давай направление.
Прозвище Герасим еще в роте прилипло к Сергею Пущину. Почему – никто уже и не помнил. Странно, ведь даже
Пущин неторопливо – он все делал очень внимательно, серьезно, основательно и не спеша – открыл электронный планшет, с виду вроде как самый обыкновенный, но на деле прошедший высокопрофессиональный апгрейд в какой-то спецлаборатории, контакты с которой поддерживал Безбородко. Такому планшетику позавидовал бы сам мистер Бонд. Фокус заключался в том, что открытые коды доступа электронного планшета позволяли комбинировать его основные функции в любых сочетаниях, что могло привести и порой действительно приводило к самым неожиданным результатам. Так, например, однажды планшет начал сам по себе выдавать пророчества в духе «И-Цзынь». И что самое удивительное, несмотря на то что пророчества были весьма туманные, расплывчатые и неопределенные, все они сбывались! Пораженный таким открытием, Пущин хотел было всем о нем рассказать, но, подумав малость, отказался от этой идеи. Ребята, если узнают, либо засмеют, либо начнут использовать его как рыночную гадалку. Скорее всего, и то и другое разом – будут смеяться и просить погадать. А Безбородко может и отобрать планшет, чтобы его в лаборатории заново протестировали. Герасим же привык к планшету и не хотел с ним расставаться. Это ведь все равно как старый, добрый, самолично пристрелянный карабин взять да с ходу, не глядя, поменять на такой же, только новенький совсем, в заводской смазке, вощеной бумагой обернутый. На такое ж только круглый дурак пойдет.
– Туда! – указал на северо-восток Пущин.
– Вот чем мне Герасим нравится, – Стецук локтем толкнул оказавшегося рядом с ним Муратова, – своей конкретикой и определенностью. Никаких тебе азимутов, никаких координат. Широта, долгота, склонение – показуха одна. Герасим сказал конкретно – туда! Значит, туда конкретно и идем! Никаких больше вопросов! Все!
– Это ты к чему? – Муратов непонимающе посмотрел на разговорившегося ефрейтора.
– Не люблю ходить по азимуту, – недовольно буркнул в ответ Стецук.
– А ты по нему ходил? – Портной рукой отвел в сторону мешающую пройти ветку.
– Я заранее знаю, что мне это не понравится, – сказал, чтобы отвязаться, Стецук и, сделав несколько быстрых шагов вперед, нагнал Синеглаза. – Слушай, Петрович, а живность на этих болотах водится?
– А как же, – сдвинув брови, аналитик придал лицу серьезное, можно даже сказать, озабоченное выражение. – Жизнь – она повсюду.
– Не, я не о планктоне, – помахал рукой Стецук. – Я имею в виду что-нибудь крупное, – ефрейтор руками обозначил размер интересующего его объекта, примерно с бульдога. – Такое, что за ногу цапнуть может.
– По плану мы должны выйти к объекту через четыре часа, как раз к темноте, – сказал, обращаясь к Пущину, Макарычев.
– По плану – должны, – кивнул тот.
– Дойдем? – сержант почесал за ухом сидевшего на плече кота.
– Дойдем, – кивнул Пущин. – Если не застрянем где-нибудь, – и, как будто извиняясь за собственную ошибку, добавил: – Идем-то по бездорожью.
Для того чтобы ходить по болоту, требуется особый навык. При каждом шаге плотный слой дерна сначала проседает под ногой, а затем чуть подается назад, а то, и того хуже, начинает плыть в сторону. Человеку кажется, что он постоянно теряет равновесие – и чисто психологически неприятно, и на вестибулярный аппарат действует не самым лучшим образом. Это все равно что ходить по палубе раскачивающегося на волнах корабля, когда ровная, казалось бы, поверхность то и дело пытается выскользнуть из-под ног. Для того чтобы не размахивать руками, не делать неверных шагов и не шататься, как болванчик, из стороны в строну, нужно поймать верный ритм движения. Что удается далеко не сразу. И далеко не каждому.
Петрович помахал рукой, отгоняя от носа здоровенного слепня.
– Крокодилов здесь точно нет. Но водятся выдры.
– Выдры разве кусаются? – удивился Стецук.
– А почему нет? Еще как! К тому же они, случается, бешенство разносят.
– От бешенства у меня прививка, – усмехнулся Стецук.
– А как насчет змей? – лукаво прищурился Петрович.
– У Егоркина, – кивнул на медика Стецук, – чемодан с сыворотками и антидотами.
– Про змею-минутку, надо полагать, ты тоже все знаешь… – Петрович снова отмахнулся от надоедливого слепня и с безразличным видом посмотрел в сторону.