Время лживой луны
Шрифт:
– Ее снесли, когда строили парк?
– Нет, она и сейчас на месте. Внутри монумента. То, что ты видишь, это, так сказать, облицовочка.
– То есть электростанцию превратили в монумент умершим от рака?
– Именно так.
– То есть она не работает?
– Нет.
Я посмотрел на парящие в черном небе светящиеся шары.
– Откуда же тогда свет?.. В смысле, откуда мы получаем электроэнергию?
– Надо же, наконец-то хоть кому-то из закордонников пришла в голову светлая мысль! – воскликнул майор Ворный, не скрывая иронии. – А не хочешь ли ты заодно узнать, откуда берется хлеб, что ты ешь? Масло, что ты на него мажешь? Икорка, которую выкладываешь
– Ты хочешь сказать?.. – начал я и запнулся. – Да нет, не может быть!..
– Может, друг мой, еще как может, – на этот раз Владимир Леонидович говорил серьезно. – Представь себе, что никто из миллионов твоих сограждан не задает себе вопрос: откуда берется то, что вы так легко получаете?
Мне почему-то вдруг стало обидно за себя и за сограждан.
– А ты это знаешь?
– Конечно, – спокойно ответил Владимир Леонидович. – Мы давно уже заинтересовались вопросом, откуда башни получают электроэнергию. Они воплотили в жизнь проект, к осуществлению которого вплотную подошел еще в начале XX века Никола Тесла. В одна тысяча девятисотом году вблизи Нью-Йорка, на Лонг-Айленде, Тесла начал строительство грандиозной башни, которую сам он называл «Мировой системой». С помощью этой башни Тесла планировал передавать даровую электроэнергию одновременно во все точки Земли и даже в космическое пространство. До этого он, как известно, не раз демонстрировал возможность передачи электроэнергии без проводов. Финансировал проект магнат, звезда того времени, Джон Пирпойнт Морган. Понятное дело, осуществление проекта Теслы повлекло бы за собой крах мировой энергетической системы. На Моргана было оказано активное давление, как финансовое, так и политическое, и работы над «Мировой системой» были приостановлены. А в самом начале Первой мировой войны башня Теслы на Лонг-Айленде, уже практически завершенная, и вовсе была взорвана. Тесла же, обидевшись, уничтожил всю связанную с проектом документацию. Вот такая ирония, друг мой, – то, что люди не захотели сделать сами, сделали за них информационные башни. Знаешь, Петр Леонидович, я иногда думаю, что, если бы Тесла жил не в капиталистической Америке, а в Советском Союзе, его мечта о «Мировой системе» могла бы осуществиться.
– Все? – спросил я после короткой паузы.
– Все.
– Мы пришли сюда для того, чтобы ты рассказал мне эту историю?
– Не только. Мы собираемся запустить электростанцию.
Вместо того чтобы поинтересоваться, зачем это нужно, я спросил:
– Ты полагаешь, это возможно?
– Несомненно. Для чего, по-твоему, существуют спутники-шпионы? Один из таких спутников, висящий сейчас прямо над тобой, просканировал этот ваш монумент и выяснил, что генераторы электростанции вполне можно запустить, и они дадут примерно семьдесят три процента энергии от плановой. Правда, запасов дизельного топлива хватит всего на четырнадцать минут работы генераторов с полной нагрузкой. Но нам и этого более чем достаточно. Хватило бы и двух-трех минут.
– Для чего?
– Чтобы вывести из строя информационные башни в радиусе около полутора километров вокруг электростанции.
– Серьезно? – удивился я.
– Мы используем тот же принцип Теслы, только, если можно так выразиться, с обратным знаком. Внезапно заработавшие генераторы под ноль высосут энергию из близлежащих башен, и ты окажешься в зоне, свободной от информационного поля. Ненадолго, но этого будет достаточно для того, чтобы твои уины пришли в ужас от случившегося и принялись в авральном порядке восстанавливать все биологические функции твоего организма, которые прежде они осуществляли сами.
– Это точно сработает?
Сомнения вызывала у меня не теория, излагаемая Владимиром Леонидовичем, – мне было все равно, потому что, будучи закоренелым гуманитарием, я в принципе не понимал, о чем идет речь, – а то, с каким преувеличенным энтузиазмом он все это мне рассказывал. Создавалось впечатление, что либо майор Ворный не слишком хорошо разбирался в том, о чем говорит, либо сам не очень-то в это верил. Однако я твердо знал, что врать мне в открытую Владимир Леонидович не станет – сложившиеся между нами отношения не оставляли места для лжи.
– Если наши специалисты не ошиблись в расчетах, – ответил на мой вопрос Владимир Леонидович. И тут же добавил: – А у нас, как ты знаешь, очень хорошие специалисты!
– Ладно, – обреченно махнул я рукой. – Я так понимаю, что делать все придется мне одному?
– А ты видишь еще кого-то рядом? – не смог-таки обойтись без иронии Ворный.
– Говори, что делать.
– Прежде всего возьми удобный, мощный фонарь. Внутри будет темно.
– Где я его возьму?
– Что с тобой, Петр Леонидович? Мы ведь еще не покинули ваш прекрасный новый мир! Воспользуйся ближайшим столиком заказов!
И в самом деле. Что-то я совсем плохо соображать стал. Ближайший столик заказов находился всего-то в десяти шагах от меня. Подойдя к нему, я ткнул уин-перстнем в контактную ячейку и тут же получил замечательный фонарь. С широким рефлектором, длинной, залитой пластиком ручкой и ремешком, чтобы можно было на шею повесить. Я щелкнул выключателем и повел фонариком по сторонам. Даже в свете летающих фонарей луч света от моего фонарика казался ярким.
– Проверь батарейки, – посоветовал Владимир Леонидович. – А то еще вырубится в самый неподходящий момент.
Я отвернул крышку на торце фонаря и вытряхнул на ладонь небольшой цилиндрик элемента питания. Судя по размерам фонаря, в нем таких было штук пять. Порядок. Я поставил батарейку на место и закрутил крышку.
– Что дальше?
– Посмотри внимательно на монумент. Видишь тощего типа? Примерно в третьем ряду снизу. С разинутым ртом и провалившимся носом. Голова похожа на череп.
Я отыскал взглядом фигуру, о которой говорил Владимир Леонидович.
– Есть такой.
– Подойди к нему.
Никогда прежде я не видел Памятник умершим от рака при ночном освещении. Он и днем-то, при ярком солнце, производил гнетущее впечатление. А сейчас, когда на лицах и фигурах, вырезанных или отлитых из неизвестного мне очень гладкого, будто медленно текущего, как расплавленное стекло, материала, лежали черные, глубокие, контрастные тени, монумент становился пугающе зловещим. Мертвецы, из которых он был сложен, обретали форму и плоть и, казалось, готовы были восстать, выползти из объема куба и из глубин времени, чтобы…
К черту!
К черту дурацкие мысли!
К черту вообще все и всех!
Я ухожу. Я покидаю сей мир. Потому что это я – я сам! – так решил.
Я подошел к тому месту, где была изображена лежащая на боку тощая фигура. Одна ее рука завернута за спину, другая согнута в локте и ладонью прижата к похожей на череп лысой голове. Ноги вскинуты вверх. Пятка левой упирается в плечо соседней фигуры. Правая по колено проваливается в глубь объема скульптурной композиции. Лицо уродливой фигуры пришлось точно на уровне моего лица. Я попытался заглянуть ей в глаза, но не увидел там ничего, кроме космической пустоты и мрака. Странно, но вблизи персонаж сей не казался страшным. Даже уродливым он не выглядел. И уж подавно не вызывал тоски, жалости или скорби по безвременно усопшему. Он был смешным. Смешным – и только.