Время меча
Шрифт:
— Я учту это. А вы, стало быть, не боитесь, что их показания помешают вам когда-нибудь в будущем? — Элина не могла избавиться от привычки задавать опасные вопросы.
— Когда мы придем в Харбад в следующий раз, история будет благополучно замята.
Меж тем последние пираты, сходившие на берег в этой смене, уже спустились по сходням; Саберро проводил их взглядом и добавил:
— И с моими парнями вам на берегу тоже лучше не встречаться. Вы здесь не всем понравились.
— Это взаимно, — усмехнулась Элина. — Ну что, я могу идти?
— Идите, графиня. И постарайтесь не попадаться мне больше. Наша следующая встреча может оказаться не столь безоблачной.
— Верно, — кивнула Элина. — Ибо мой долг верноподданного тарвилонской короны — способствовать аресту и казни таких, как вы.
— Мне нравится ваша дерзость, — хмыкнул Саберро. — Ну а если я гарантирую вам безопасность на будущее, вы пообещаете сделать то, что от вас зависит, чтобы избавить мою шею от петли? — его губы усмехались, но он и в самом деле готов был заключить такое
Элина на мгновение задумалась, но тут же покачала головой.
— Нет, Саберро. Вы приносите несчастья сотням людей, и я не могу покупать собственную безопасность за их счет.
— Ну что ж. В таком случае прощайте, графиня, и надеюсь, что наши пути больше не пересекутся.
— Аналогично, — Элина повернулась и легко сбежала по сходням.
Впервые она оказалась в действительно восточном городе. Если космополитичный Эль-Хасар представлял собой смешение стилей, эпох, народов и культур, то Харбад, второй по величине город Агабейского Эмирата, даже во времена магов был классическим воплощением Среднего Востока, успешно противостоя как западному, так и юго-восточному культурному влиянию, несмотря на то, что находился в ключевой точке морского пути, соединявшего противоположные области материка. В этом месте Великий и Южный континенты ближе всего подходили друг к другу; их разделял пролив шириной всего в двадцать миль, соединявший море и океан, поэтому Харбад еще называли Восточными Воротами Срединного моря. Естественно, после падения чародейских империй такое географическое положение оказалось весьма выгодным не только в торговом, но и в военно-стратегическом плане; город превратился в одну из главных баз агабейского военного флота (что, впрочем, не мешало пиратам со всего Срединного моря практически в открытую сбывать здесь свою добычу). Харбад неоднократно подвергался нападению соседних стран, желавших захватить контроль над Восточными Воротами, но всякий раз атака бывала отбита. Тем не менее, потери и разрушения были велики, и в конце концов эмират пошел на компромисс, введя значительно более мягкие условия прохода через пролив и стоянки в харбадском порту для иностранных судов. Несколько раз эмиры агабейские пытались использовать Харбад в качестве базы для колонизации Южного континента, однако неукротимая свирепость тамошних дикарей, не желавших мириться с пришельцами, всякий раз служила к тому препятствием; колониальная война с нападающими из непроходимых джунглей аборигенами затягивалась на годы и годы, пока очередной эмир — как правило, наследник того, что начал колонизацию — не прекращал это явно убыточное предприятие. Наконец, деду нынешнего эмира удалось преуспеть — он бросил через пролив столь мощные силы, что дикари вынуждены были отступить вглубь континента. Под командованием наместника-воеводы Махмадана была изменена сама природа этих диких и неприветливых мест; джунгли выжигались и вырубались, болота осушались. И вот, когда вековая мечта агабейских правителей о южной колонии
— «южной створке Восточных ворот», по выражению одного из дипломатов — казалось, осуществилась, Махмадан вдруг провозгласил себя эмиром, а колонию
— независимым государством. Последовала новая война; немногочисленный флот Махмадана был быстро разгромлен, однако на суше крепости, выстроенные против дикарей, сослужили неплохую службу и против солдат метрополии. Тем не менее, перспективы сепаратистов, фактически отрезанных от цивилизации, зажатых между джунглями с юга и агабейской армией с севера, выглядели достаточно мрачно, и их капитуляция стала бы, по всей видимости, лишь делом времени — если бы не поддерджка, которую оказали им другие страны, давние соперники Агабейского эмирата. Начались переговоры; метрополия согласна была признать формальную независимость колонии, но фактические условия сводили эту формальность на нет. Махмадан был против и выступал за продолжение войны; в результате среди его ближайших соратников созрел заговор — вероятно, не без помощи агабейских агентов — и бывший наместник был убит, а голова его передана агабейскому воеводе для отсылки эмиру. После этого был подписан мир, по которому бывшей колонии запрещалось иметь флот и крупные порты на побережье; кроме того, она должна была выплачивать метрополии ежегодную дань. Вполне вероятно, что если бы заговорщики не поспешили с предательством, то им удалось бы выторговать и более выгодные условия… С тех пор такая ситуация сохранялась; основная торговля и морское сообщение по-прежнему шли через Харбад, а у бывшей колонии едва хватало сил лишь на отражение набегов дикарей. Эмиры агабейские, напуганные угрозой сепаратизма, предпочли иметь на юге слабых данников, чем сильный собственный форпост.
Пробившись через сутолоку порта, Элина оказалась в одном из кварталов города. Здесь не было роскошных дворцов с большими розовыми и синими куполами, изразцовыми стенами, изящными резными балюстрадами и необычайно высокими, устремленными в небо башнями, похожими на гигантские свечи; подобное великолепие сосредоточено было в центральной части Харбада. Однако не был это и район трущоб, с немощеными узкими улочками и громоздящимися друг на друга кособокими мазанками, где вечно висит в воздухе пыль, духота и вонь нечистот. В примыкавшем к порту районе, по которому шла Элина, располагались в основном лавки и жилища торговцев (впрочем, наиболее богатые купцы жили в другом квартале, подальше от портовой толчеи; их роскошные дома утопали в зелени садов, как и особняки знати). Здания торгового квартала нельзя было назвать роскошными, однако их создатели явно уделяли больше внимания декоративным элементам, чем прагматичные строители Запада. Если на Западе основными элементами архитектуры были прямая и плоскость (и даже зодчие древней Эхассы использовали тот же базис, хоть и разнообразили его колоннами и статуями), то здесь — свод, арка, купол. Нередко встречались тонкие резные колонны, многоугольные окна, мозаика на стенах. Элина уже видела этот стиль в новых кварталах Эль-Хасара; здесь он проявлялся еще более ярко.
На улицах было немало народу, в основном, конечно, из незнатных сословий; но так же, как и архитектура, одежда агабейцев производила впечатление большей пышности и меньшей функциональности по сравнению со строгими повседневными костюмами жителей Запада. Чалмы, теплые халаты (даже и в этих южных широтах все же стояла зима, хотя, конечно, она больше напоминала прохладный летний день в Тарвилоне), широкие кушаки, шаровары, остроносые туфли… Большинство двигалось пешком, хотя пару раз навстречу Элине неспешно протрусили агабейцы на ишаках, а на перекрестке улицу важным шагом пересек одногорбый верблюд, неся на спине грузного не по летам молодого человека. Затем сзади послышался быстрый цокот копыт, и Элина обернулась. По улице скакал воин — об этом свидетельствовали кривая сабля и круглый щит; в глаза бросались его длинный черный плащ и алый тюрбан. Тонконогий белый конь с изящной маленькой головой на длинной шее не походил ни на западных, ни на степных и тургунайских сородичей. Сабля покоилась в ножнах, но рука агабейского солдата сжимала иное оружие — ременную плеть, которой он, не церемонясь, стегал прохожих, не поспешивших освободить дорогу его коню. Элина, возмущенная подобной манерой, хотела было демонстративно остаться у него на пути, положив руку на рукоять меча — она не сомневалась в быстроте своей реакции — однако вспомнила, что говорили и ее отец, и Эйрих относительно храбрости и безрассудства, и нехотя шагнула в сторону.
Но вовсе не это произвело самое сильное впечатление на графиню. Среди пестрой уличной толпы двигались невысокие фигуры, с головы до пят облаченные в коричневые или серые балахоны, полностью скрывавшие лицо и тело. В первый момент Элина почувствовала страх и брезгливость одновременно: несколько раз в жизни ей приходилось видеть подобные балахоны на Западе, их носили прокаженные. Но затем графиня поняла, что в нормальном городе не может быть такого количества прокаженных, тем паче что ни у кого из них не было обязательного колокольчика, коим прокаженный предупреждает о своем приближении. В следующий миг она осознала, что видит в толпе бородатые лица мужчин и безбородые — юношей, но ни одного женского, и ужасная истина открылась ей. Выходит, эти несчастные создания, обреченные носить одежду прокаженных, причем, наверное, не только зимой, но и летом, в жару — это и есть… Элина вспомнила, что Эйрих говорил о странах Востока, где женщины не имеют права открывать лица, но она не ожидала, что это выглядит — так. Ей представлялось что-то вроде изящной западной вуали… Кажется, даже рабыни-степнячки имели больше свободы, чем агабейки. Элина в очередной раз возблагодарила судьбу за неведомые ей, но несомненно благоприятные обстоятельства собственного рождения.
Графиня двигалась по улице уверенным деловым шагом, так что со стороны не возникало сомнений, что она знает, куда идет — хотя на самом деле она не имела об этом ни малейшего понятия. Она находилась в чужой стране, языка и обычаев которой не знала, и при себе у нее была, как она догадывалась, не такая уж большая сумма денег (впрочем, местные цены тоже были ей неизвестны). Дипломатических отношений с Западом и соответственно западных посольств здесь не было, это Элина знала точно. Она обдумывала эту ситуацию еще на пиратском корабле и пришла к выводу, что наибольшие шансы отыскать людей, знающих западные языки — либо в порту, либо в книжных лавках; несомненно, были переводчики и у городских чиновников, но связываться с официальными харбадскими структурами ей не хотелось. Порт пока что отпадал
— слишком велика вероятность нарваться еще на каких-нибудь пиратов. Оставались книжные лавки, но их еще надо найти. Смешно надеяться, что у такого заведения будет вывеска, понятная неграмотным — вроде башмака у сапожника или кренделя у булочника.
Случай, однако, распрорядился иначе. Элина, рассматривая прохожих, замечала, что и на нее периодически кидают любопытные взгляды — гости с Запада были здесь не то чтобы совсем диковиной, но все же явлением довольно редким (исключая разве что матросов, но Элина, несмотря даже на матросскую куртку, с ее мечом и высокими сапогами не походила на представителя этой профессии). Однако человека, следившего за ней из подворотни, графиня не замечала до тех пор, пока он сам, выйдя из своего укрытия, не устремился к ней.
— Какая радость встретить в этой дикой стране своего соотечественника!
— воскликнул он на одном из диалектов тарвилонского. Элина обернулась. Говоривший, невысокий и смуглолицый, был одет в соответствии с местной модой и походил скорее на аборигена; однако, вглядевшись в черты его лица, украшенного жгучими черными усиками, можно было понять, что он относится к западной расе, хотя, видимо, и к южной ее ветви.
— Вы тарвилонец? — живо откликнулась Элина, хотя и по акценту, и по внешнему облику этот человек не походил на тарвилонца.