Время Музы
Шрифт:
– Что сказать?..
– Не требуйте от меня большего, я люблю и буду любить лишь его.
Поэт тяжело вздохнул, остановился и, взяв мои руки, поцеловал их.
– Для меня честь – быть вашим другом. Но надолго я не останусь.
– Побудьте с нами хотя бы этот день, а завтра утром я сама вас
Мицкевича я оставила на попечении Листа у конюшни (они вдвоем собрались на конную прогулку), а сама направилась к особняку – оттуда вновь сышалась музыка.
Дома в большой зале были расставлены вазы с фиалками, вновь светило солнце и играл рояль. Звучал мой любимый вальс до-диез минор. Я подошла к музыканту сзади, обняла за шею, вдохнула его запах и поцеловала за ухом. Шопен, не отрываясь от клавиш, счастливо улыбнулся.
Солнце падало на рояль, было прекрасно видно, как Фредерик играет. Длинные красивые пальцы порхали над клавиатурой, волшебные, утонченные звуки наполняли комнату. Быстрая мелодия, каждый звук нежный, но очень четкий. Молниеносные, отточенные, и в то же время легкие движения – потрясающе, и это он импровизирует! Гений.
– Аврора! Я наконец-то нашел ту связку, которую искал почти неделю. Именно гармонический фа-диез мажор, и никак иначе! И в том месте, что я тебе давеча показывал, со скачком на октаву, надобно стаккато, только так!
С видом знатока я подняла брови. Но что бы это значило?..
– А вот это, – он взял еще несколько аккордов, – это пришло мне сегодня ночью, спасибо тебе, душа моя! Только я еще не знаю, в каком виде это представить…
– Попробуй преобразовать в простую трехчастную репризную форму. Первая часть пусть будет до-диез минор, а вторая – на контрасте, в мажоре, – я прочитала с сетчатки совершенно непонятную абракадабру.
Музыкант чуть задумался и моментально наиграл нечто похожее на начало вальса. Блеск! Гений импровизации!
Я уселась на диван.
– Сыграй мне твой любимый экспромт. А еще я хотела бы послушать про собачку, Маркиза. Только не играй ничего похоронного, пусть это утро будет прекрасным.
Через час к нам в комнату ворвалась графиня (сегодня она была в желтых кружавчиках):
– Вот они где, мои голубки! Вовсю воркуют, а о несчастной, оставленной всеми гостье, даже и не вспоминают!
Она пробежала к нам и скорчила недовольную рожицу:
– Ой, а чем это у вас пахнет? Полевыми фиалками? Фи, как дешево! Вы же не крестьянин, месье Шопен! Столь утонченный композитор не может вдыхать подобный аромат, напоминающий коровник или курятник. Выбросите скорее эту гадость! – она подхватила сразу несколько букетов с подвявшими цветами и вышвырнула из окна прямо с вазами. Внизу послышался звук разбитого стекла и удивленный возглас служанки.
Я расхохоталась.
– Что вы сделали! – Шопен надулся и наиграл нечто обиженное. – Этот запах помогает мне работать, он напоминает о деревне, о Железявой Воле. О моей родине – прекрасной Польше! Вы не представляете, милая графиня, как я скучаю по моему дому, как мучаюсь вдали от своей родины!
Бла-бла-бла… Вот она, эпоха романтизма и розовых слюней. Опять гений разнюнился. Мучается он, видите ли! Да Жорж создала такие идеальные условия для его творчества: работай – не хочу, твори да радуйся. В своей Польше он не смог бы стать тем, кем стал в Париже. Вечно недовольный и ворчливый гений.
– Так, про прекрасную родину мы поговорим позже, – надменно произнесла Мари, – а сейчас мы с вами идем на пикник! Завтрак на траве – что может быть прекрасней?
Конец ознакомительного фрагмента.