Время Музы
Шрифт:
Я подошла к шкафам, почесала в затылке – а мадам любит почитать… Пять огромных стеллажей, заполненные книгами! Ну, а с другой стороны, что прикажете делать людям, если нет под рукой интернета? Так даже интересней – почувствовать в руке «вес» того или иного шедевра, можно даже ощутить запах кожаного переплета и жестких страниц… Но я отвлеклась.
Здесь было собрание сочинений месье Бальзака и Сен-Симона, которые повлияли на творчество Санд. А вот и Пьер Леру, он ратовал за равенство полов в любви и браке. Хм, Жорж – его явная и слишком уж рьяная последовательница. Дальше – сочинения Мюссе, кстати, и после разрыва она все еще его
В следующих двух шкафах были издания нот и рукописи. Вот тут я задержусь подольше. Я разложила на столе стопки исписанной от руки нотной бумаги, чтобы все аккуратно показать камере в линзе. Шопен, помимо жутко страшных пятиэтажных нот, писал красивым почерком с завитушками на полях что-то по-польски, а что-то по-итальянски. Интересно, что?
Я неторопливо перелистывала страницы и понимала, что держу в руках шедевры мирового значения. В голове промелькнула мысль – а сколько можно выручить на Кристис за эти ноты? Вероятно, хватит на спокойную старость где-нибудь на островах не только мне, но и трем поколениям потомков… Эх, Варвара, размечталась.
В этом же шкафу стояли уже отпечатанные в издательстве ноты. Тут был не только Шопен, но и Лист. Кстати, а издательство то же самое, где печатается Жорж – отсюда вывод, что это она занимается пиаром и продвижением Фредерика. Это не женщина, а локомотив какой-то…
Потом я пролистала уже изданные книги Жорж Санд, начиная с «Комиссионера» и «Роз и Бланш», которые она писала в паре с любовником. Дальше идет «Индиана» – честно признаюсь, не понравилась мне эта слезливая розовая чушь. Но для данного времени эта книга оказалась прорывом, а если учитывать, что ее написала женщина, то и вовсе фурор с флагами и транспарантами. А вот «Лелия» – эта вещь вообще создала в обществе такой жуткий скандал, что спровоцировала дуэль.
Здесь же была подшивка газет «Монд», где Жорж Санд разрешили печататься бесплатно, но она поставила условие, что сама выбирает тему повествования. Ну и зажгла тогда мадам! Оторвалась по полной! Чопорное аристократическое общество было оскорблено и покороблено темой равенства полов, а когда редактор узнал название следующей статьи – «Роль страсти в жизни женщины», бедняга страшно пожалел о том, что когда-то решил сэкономить и не платить Санд.
В реальность меня вернул раздающийся из открытого окна заливистый женский смех. Я выглянула вниз: Мари, крутя на плече парасоль, заливалась соловьем и кокетничала перед Листом и Мицкевичем.
– Любезный Адам, ведь вы бывали в России? А вы знаете, однажды Франца выставили из Санкт-Петербурга взашей!
– Да неужто?
– Он выступал перед императором Николаем, а тот не слушал и о чем-то болтал со своим цепным псом, этим страшным Бенкендорфом. Ну, наш милый Ференц и прекратил играть. «Когда говорит император, все должны молчать!» – надменно произнес он, и был вышвырнут из России, как нашкодивший щенок!
– Да чего я не видел в этой варварской стране! – Ференц, глядя в маленькое зеркальце, поправил прическу и улыбнулся. – На такое огромное государство всего один более или менее просвещенный город. Россия – это не Европа, это одна большая и очень грязная деревня. Я не собираюсь возвращаться, и Фредерику тоже не посоветую туда ездить, для его
Графиня с видом приторно-жалостливым взглянула на поэта:
– Знаю, это больно слышать, дорогой Адам, но я полагаю, Польши, как свободной страны, уже не будет. И Фредерику давно пора смириться с этим. Конечно, восстание заставило его создать бесподобный Революционный этюд… Но, безусловно, наш поляк невероятно, просто потрясающе сглупил!
Лист хохотнул, а Адам удивленно поднял брови.
– О чем вы, графиня?
– Как о чем? О его паспорте, конечно! – воскликнула Агу и засмеялась колокольчиком.
– Конечно, Шопен прав, что яростно выступает против оккупации Польши. Но согласитесь, Адам, отказавшись от русского паспорта, наш гений поступил необдуманно. Он решил сделать красивый жест и показать себя национальным героем, хотя этим же действием сам себе отрезал путь назад. Он больше не сможет вернуться на родину, глупец!
Мицкевич вздохнул.
– Мы, поляки, излишне горячи и, порою, бываем так далеки от практичности… Мы чрезмерно страстно и безоглядно любим свою несчастную, раздираемую на части, родину.
Мари поджала губы, подняла к небу глаза… и увидела меня в окне.
– О, Жорж, дорогая! Ведь вы закончили с работой на сегодня?.. Спускайтесь! Мы ищем четвертого на партию в крокет. Присоединяйтесь и покажите месье Мицкевичу ваш отличный удар!
С не очень умным видом я почесала в затылке – м-да, крокет какой-то. В голове возникли давно забытые ассоциации с Алисой Кэролла, не больше. Кажется, вместо клюшек она использовала фламинго… Санчо, комбинируя для меня обучающие белки, такой важной игры не предусмотрел. Тупая железка. Но как же выкрутиться? Конечно, компьютер выдаст правила, но если Жорж играет виртуозно, я этого никак не изображу, тресну, но не изображу. Лишь испорчу баронессе репутацию. Ох уж эти аристократы французские – крокет им подавай! Был бы у них чемпионат по разжиганию примусов, я тут была бы первой, но, увы, примуса еще не изобрели…
Но я же у себя дома, я хозяйка – мои правила. Поэтому мы будем развлекаться немного иначе. Вы все, конечно, гении прошлого, но в некоторых моментах до супер-Варвары вам не дотянуть!
Следующие пару часов мы вчетвером соревновались в кидании «блинчиков» на пруду. Здесь я применила собственный (немалый) опыт и оказалась, безусловно, первой. Мои камешки, по двадцать раз отталкиваясь от воды, стрелами долетали до другого берега, а у соперников они жалкими лягушками подпрыгивали пару раз и глухо тонули. С хохотом и разговорами мы вновь направились к дому. Как-то получилось, что Мари увлекла Мицкевича вперед, а мы с Листом остались одни.
– Вы изменились, Жорж, помолодели. И вновь влюблены. Я это вижу, не стоит скрывать. Это не Мицкевич, хотя он и увлечен вами, это вновь Шопен. Не отпускайте его от себя, Жорж! Да, он часто бывает несносен, но вы, только вы, с вашей материнской заботой, даете ему возможность работать столь плодотворно. А работа – его жизнь, вы это знаете…
Его пронизывающий взгляд немного смутил меня.
– Благодарю вас, милый Ференц. С малышом Фредериком я как-нибудь сама разберусь. Расскажите лучше о себе. Так что с вашим турне? Вы объехали всю Европу, как и планировали? А еще вы не похвастались новыми произведениями! Это должно быть нечто эпохальное.