Время не ждёт
Шрифт:
Изобретатель поблагодарил Марию Федоровну за внимание и добрый совет. Затем Мария Федоровна заговорила об общих знакомых.
...Начались хлопоты по организации лаборатории и одновременно по оформлению патента. Игнатьев зашел в германский патентамт и вручил чиновникам чертежи многослойных инструментов, изложение сущности теории износа лезвия и его самозатачивания, а также формулировку патента. Все эти документы являлись несколько измененными копиями взятого уже советского патента номер 14451. Основная идея Игнатьева была ясна немцам, и они спорить с ним не стали. Но они отказались выдать ему патент, требуя от него подтверждения теории самозатачивания на деле. Игнатьев согласился.
Патентамт назначил экспертную комиссию из пяти видных специалистов. Местом испытаний была избрана лаборатория высшей технической школы в Далеме. Изготовив с помощью инженера Карского несколько многослойных пластинок, Игнатьев поехал в Далем. Эксперты встретили изобретателя в обширной мастерской лаборатории, где для испытания имелось всевозможное оборудование. Кроме экспертов, в мастерской собралось еще около полусотни розовощеких пожилых профессоров, инженеров, долговязых студентов. Игнатьев заявил членам комиссии, что эффект самозаострения может быть достигнут быстрейшим образом под струей песка. Если господа эксперты не возражают, то он предлагает именно этот способ испытаний. Эксперты согласились и вместе с присутствующими обступили изобретателя тесным полукругом, надевая на глаза предохранительные очки. «Ну, ну, посмотрим, что выдумал этот фантазер из России», — говорили их насмешливые, недоброжелательные взгляды. Сквозь резкое змеиное шипение шланга пескоструйки Игнатьев улавливал слова острот в свой адрес. Лишь немногие относились к делу с должной корректностью, а члены комиссии, особенно инженер Риман от фирмы «Сименс», были с русским гостем предупредительны до угодливости, изысканно вежливы до тошноты.
Председатель экспертной комиссии, лысый, дородный немец, подал изобретателю знак начать опыт. Голос его, басистый, торжественный, подействовал на остряков, и они притихли. Пятьдесят пар глаз впились в Игнатьева. В глубине темных жестяных оправ очков мерцали огоньки, напоминающие блеск глаз хищников, готовых наброситься на жертву, как только та сделает неосторожное движение. Один из инженеров заметил, что миллионы песчинок, вылетающих из шланга под большим давлением, с одинаковой быстротой «съедят» и твердые и мягкие слои лезвия и никакого самозаострения не получится. Изобретатель поднял наконечник шланга пескоструйки, похожий на маленький брандспойт. Рука его слегка вздрогнула. А вдруг инженер говорит правду? Ведь Игнатьев, спеша в Далем, не успел проверить действие струи песка на многослойное лезвие. Предложил же он этот способ испытания, нерушимо веря в торжество своей теории. Теперь он вдруг заколебался, впервые почувствовал тяжесть моральной ответственности, которая падет на него в случае провала... Нет, он не может, не должен, не имеет права допустить этого. Не может, ибо провал приведет к отказу в выдаче патента — это еще пустяки — и вызовет насмешки, злорадное улюлюканье буржуазной прессы по поводу «невежественного эксперимента русского большевика». Но и это не так страшно. Для него была важнее, превыше всего честь русской, советской науки, за которую он должен постоять и заставить этих университетских «жрецов» уважать ее.
Притихший, было, шланг снова зашипел, вздрогнул, выпрямился от увеличенного давления воздуха. Игнатьев направил наконечник шланга на ребро стальной пластинки. Бешеная желтая струя песка ударялась о металл, «бомбардируя» его поверхность бесчисленными тысячами кварцевых песчинок. Через три минуты на ровной грани пластинки образовалась заметная впадина. Игнатьев сложил и зажал в руке шланг, приглушив шум, затем сказал экспертам;
— Обратите внимание, господа, на однородном металле износ всех точек грани пластинки происходит равномерно, поэтому грань не сузилась с боков, не заострилась. А теперь, будьте любезны, взглянуть на эту пластинку, — он достал из кармана красноватую полоску металла и пояснил: — она состоит из трех слоев. В середине — слой стали в одну двадцатую миллиметра, а по бокам — слои медные по семь десятых миллиметра толщиной.
Как иллюзионист отдает атрибуты своих фокусов публике, чтобы она не заподозрила его в обмане, так и изобретатель вручил одному из экспертов трехслойную пластинку, и она пошла ходить по рукам. Получив обратно пластинку, Игнатьев взял ее щипцами и направил на полуторамиллиметровой ширины грань струю песка, водя наконечником вдоль нее от края до края. Струя звонко шипела, рассекаемая пластинкой на две части, вихрилась, образуя желтоватое облачко, которое всасывал хобот пылеуловителя. Эксперты, блестя стеклами очков, переводили взгляды с минутных стрелок карманных часов на отверстие наконечника. Грань красноватой полоски суживалась на глазах, слизываемая с боков песчинками, превращалась в тончайшую серебристую линию. Это выступала кромка стальной пластинки, образуя собой острие лезвия. Ряды немцев зашевелились, пронесся шопот удивления, а за ним последовал гомон одобрения. На четвертой минуте опыта изобретатель прервал работу и подал главному эксперту ослепительно сверкающую трехслойную полоску. Собственно, это была уже не просто полоска металла, а лезвие заостренного ножа. Дородный немец поднял на лоб защитные очки, обнажив на щеках красноватые вмятины от оправы, и произнес:
— Прекрасно, чудесно! Полный эффект самозатачивания!
— Его назовут в науке «эффектом господина Игнатьева», не правда ли? — заметил восторженный инженер? Риман, вырвав у коллеги пластинку, и начал строгать ею кусок дерева. Стружки, не очень тонкие, делая спирали в воздухе, полетели к ногам изумленных зрителей.
Пластинка снова пошла по рукам. Инженеры, студенты жадно рассматривали ее, проверяли пальцами заостренный край, оживленно комментировали опыт русского ученого. Тем временем Игнатьев достал из кармана обыкновенный небольшой кухонный нож — один из тех, что изготовили в мастерской фирмы «Рапид», и начал изо всех сил затуплять его напильником. Он объяснил немцам, что нож состоит из пяти слоев: из среднего, очень твердого стального слоя, двух слоев простой стали по бокам его и еще двух — из железа. Простым глазом их нельзя было разглядеть, поэтому нож казался сделанным из однородного металла.
Орудуя пескоструйкой значительно дольше, чем в первый раз, изобретатель подверг самозаострению кухонный нож и также вручил главному эксперту. Немцы вновь загудели «гут, зер гут, зер шёйн», единодушно признав эффект самозатачивания.
Слух о невиданном открытии русского изобретателя облетел аудитории высшей школы, и в лабораторию со всех сторон начали стекаться студенты, преподаватели. Полукруг возле изобретателя расширялся, уплотнялся, люди взбирались на станины и подоконники, чтобы лучше разглядеть очередные опыты, проводившиеся с неизменным успехом.
По окончании опытов главный эксперт собрал все пластинки и пригласил изобретателя вместе с членами комиссии в контору мастерской. Студенты валом двинулись вслед, как ходят за знаменитым актером после спектакля зрители, столпились у остекленных дверей конторы и с любопытством разглядывали изобретателя. Был составлен акт с подробным описанием режимов испытаний, процесса самозатачивания лезвий и положительных результатов его. Все члены экспертной комиссии патентамта подписали акт, вручив дубликат изобретателю. Инженеры Риман и Вальтер не пожелали сразу расстаться с «уважаемым гостем», наперебой приглашая его в свою машину. Игнатьев поблагодарил их, сказав, что не может воспользоваться их любезностью, так как гостиница совсем рядом. Машины тронулись, однако, дойдя до гостиницы, Игнатьев увидел «Оппель» Римана, а затем и его самого, стоящего возле входа.
— Фирма «Сименс» просит вас оказать честь... — начал Риман и запнулся. Подкатила машина Вальтера. Риман оглянулся и сказал скороговоркой:— До скорого свидания, господин Игнатьеф, мы еще побеседуем...
Игнатьев вошел в гостиницу, а через полчаса уже сидел в поезде, идущем в Берлин.
Инженер Георгий Петрович Карский встретил известие о победе Игнатьева с восторгом и тотчас же начал докладывать ему о ходе дел. Георгий Петрович был уже человеком немолодым, с седеющими висками, хорошим специалистом и организатором, несколько, правда, мнительным и вспыльчивым, но отходчивым. Он поступил на должность технического руководителя будущей лаборатории Игнатьева и сразу отдался делу, начав с поисков оборудования и помещения для лаборатории. Электросварочные машины он покупал у фирмы «Гефей» и лично участвовал в создании приспособлений для сварки нескольких слоев стали и железа.
Пока велась эта работа, произошли события, вынудившие Игнатьева изготовить на заводе «Гефей» первые резцы, не ожидая, когда будет установлено оборудование в собственной лаборатории. Демонстрация опытов в Далеме вызвала сенсацию. В газетах и технических журналах различных фирм появились статьи. Авторы статей крикливо возвещали миру о появлении небывалых инструментов, предсказывая им большое будущее. Пользуясь сведениями советской печати, они писали и о самом Игнатьеве, рассказывая, как он, биолог по образованию, через биологию пришел к своему выдающемуся открытию.