Время ненавидеть
Шрифт:
– Пшел вон!
И сама пошла вон. К подъезду. Сопровождаемая свистом, уханьем, выкриками из темных зарешеченных провалов. Противно, но не страшно: лают, но не кусают. Тьфу на вас!
Тьфу на всех на вас, с-сволочи, ублюдки, садисты, орангутанги, импотенты!
По лестнице вверх, вверх. Взгляд невидимки тут как тут! Что надо?! Что от нее надо?!
Ключом в замок не попасть! Мимо! Уронила. Нашарила. Снова – тык-тык. Есть!
Заскочила в квартиру, спиной привалилась. Устала.
Устала она, устала!
Не дадут ведь отдохнуть. Звонок, телефон:
– За-а-аец, готова? Опа-аздываешь, опа-аздываешь.
– Нет! Сегодня нет. Ну, пожалуйста. Пожалуйста!
– За-а-аец? Ты денежку получила? Будь добра… – по голосу слыхать: ряха-блин, добродушие на грани угрозы, шутки-прибаутки жеребячьего уровня.
Да, так и есть. Ко всему – еще и начальник. Ма-аленький, но начальник. Судя по форме. Что за форма? Черт разберет! Но если форма, то – начальник. Петлицы, гимнастерка, еле сходящаяся под тройным подбородком. Точно! Начальник. Для зека любой носитель формы – начальник: «Эй, начальник!». Не называть же: «Эй, тюремщик!». Понятно, власть. Над зеками в Теремке. А над блондой откуда у него власть?
– За-а-аец! Прав был наш парторг: отвратительная штука этот стриптиз… Ладно! Хватит, ну, хватит выкобениваться!.. Да я б за такие бабки и сам в окно хрен показывал! Я б за те бабки, что тебе платят, свою выдру б выставил, только у нее задница в окно не поместится!.. За-а-аец! Ну то-то!
… Окна в окна. Швырнула трубку в сердцах. Плевать!!! С треском раздернула шторы. С треском включила кассетник. С треском под жесткий ревущий рэп стала сдирать с себя тряпки-одежку.
В последний раз! Все! В последний раз! Она теперь не хухры-мухры, она теперь «звезда». Баксу скажу, объясню – у него все схвачено, пусть эту тему закроет. Все!
Рэп! Рэп!
Нет, не прав парторг, Не очень отвратительная штука этот стриптиз…
Свист, уханье, ор.
– Тихо! Тихо вы! Отбой давно!
Ряха в форме прошлась по коридору, стукнула для острастки в двери камер.
И-иех, мужички-мужички! Держитесь за свайку.
И действительно – тихо вы! Ночь уже. Спят все. Так только, кое-какие окна светятся. И не только у нимфоманки с фригидным взглядом. И телефон не только у нее звонит. Но и…
– Баскаков! Бас-ка-ков!
– Это автоответчик. Ваше сообщение записывается…
– Баскаков, отключи свою бандуру и возьми трубку. А то я решу, что тебя нет дома!
– Я. Слушаю. Кто?
– Гуртовой. Не узнал? Богатым будешь.
– Вашими молитвами, Виктор Тарасыч. Не спится вам? Поздновато вроде. Я уже сплю.
– И спокойно спишь?
– Нет проблем.
– Будут.
– Все обещаете, обещаете.
– Баскаков, зайди-ка завтра ко мне. Часам к трем, договорились? Договорились?!
– Уж лучше вы к нам, Виктор Тарасыч.
–
– М-м… Давайте в «Восток». К нам, да. Значит, к трем? Постараюсь уложиться. Столько дел, столько дел. Только оденьтесь поприличней, Виктор Тарасыч.
Отбой.
– Юрия! У нас все хорошо?
– О, Баксик! Лучше не бывает!
– Звонил Гуртовой.
– У нас все хорошо, Баксик.
– Ну-ну. Достань сейчас Члена…
– Какой-то ты гру-убый и ни хера не женственный!
– Поговори-поговори у меня! Я сказал, достань Члена хоть из-под земли – чтобы в семь ноль-ноль был у подъезда. Завтра придется поколесить… Бодя у тебя?
– Ба-аксик!
– Не ври. Передай ему, чтобы тоже был готов. К трем. «Восток». На всякий случай. Гуртовой в гости напросился. Кстати, где девочка?
– Почему «кстати», Баксик? Я же девочками не интересуюсь, Баксик… Шучу, шучу. Все в порядке. Ты сказал: позаботьтесь, мы позаботились. Бодя позаботился. Сейчас! Бодя!.. Да, позаботился.
– Вы мне там кончайте ржать!
– Все-все, Баксик! Она же съехала, Баксик! На все четыре. Я по своим каналам навел справки. Съехала. А что?
– Ладно. Спите спокойно, дорогие товарищи.
Отбой.
Отбой. Все. Наконец-то. Сеанс окончен!
Задернуть шторы!
Взвыть от униженности и оскорбленности.
Хлопнуть стакан коньяку.
Пнуть в стену, отвечая на возмущенный стук соседей.
И в ванную, в ванную – смыть… Все с себя смыть.
Душ-ш-ш-ш-ш-ш-ш… Все! В последний раз! Теперь она «звезда», теперь другие деньги пойдут. Бакс обещал. Теперь она пошлет куда подальше теремковую мразь. А Бакс возьмет под крыло. Он обещал, он обещал, обешщ-щ-щ-щ… Душ-ш-ш-ш-ш…
Посильней напор. С-сволочи, все сволочи! Мыло. Шампунь. Где шампунь?!
Шкафчик зеркальный. Дерг! И!
И в нем, в зеркале шкафчика – промельком – она. Она! Невидимка! Яна! Яна-а-а-а-а!!!
Было. Было уже. Дежавю.
Скользко – мыло, кафель, лицо под водой, пар, и никаких пузыриков. Папа-динама. Сестра Ким на пороге.
Но на сей раз пузырики будут! Блонда-зайчик побултыхается, пузырики повыпускает!
Не-ет!!! Она не знает! Она ничего не знает! Она никого не знает! Не видела, не слышала, не поняла! Не встречалась – ни сном, ни духом!
Крупные капли – то ли не обсохла после горячего душа, то ли покрылась холодным потом. И… и не было здесь никого, не приходила сюда Яна Ким! Нет, не приходила. Никогда!
Только не глядеть, не глядеть туда. Вон туда, на нижний ящик шкафа. «Не думать о белой обезьяне»! Как же можно убедить Яну, что Яны здесь не было?!
Да, уже ясно зайчику-блонде, что не Яна это, а сестра ее.
Да, но ведь сестра – в тюрьме! Не в той, что напротив, не в Теремке, а далеко, очень далеко.
Но – она здесь.