Время новой погоды
Шрифт:
Вдруг его размышления были прерваны нежными словами любимой.
– Ну и подонок! – сказала Ронда.
– Что? – Бадди почувствовал, как напряженность ее эмоций пропитывает атмосферу вагона.
– Подонок!
Бадди увидел, как ее озера-глаза переполняет влага, как эта влага ручьями бежит по щекам.
– Кто? – спросил он, вопреки всему надеясь, что она наконец прозрела, что подонок, о котором идет речь, – Родриго.
Ронда молча протянула ему письмо.
Моя горячо любимая дочь!
Разреши мне прежде всего поблагодарить тебя за подаренную индейку, независимо от иронического подтекста этого подарка. Твоя мама попыталась приготовить ее в стиле традиционной островной кухни, запекая в кокосовом молоке, но, боюсь, никакие ухищрения не смогли изменить ее резиновую суть. Ха-ха!
Однако к делу: боюсь, мне придется спросить тебя, неужели политика – подобающая арена для упражнений в юморе? Наблюдая со стороны ваши поразительные и непостижимые действия, я не могу не задаваться вопросом: неужели слова «Национальная Гордость» ничего для вас не значат? Преданность? Патриотизм? А как насчет простых чувств любви и уважения – уважения к предкам, к основателям рода, к тем, кто боролся и страдал ради того, чтобы вы могли прийти в этот мир?
Ты когда-нибудь задумывалась о том, какое влияние ваша политическая агитация может оказать на меня, твоего отца, который является членом корпоративного правительства? О том дискомфорте, который я могу испытывать, когда кто-нибудь из моих коллег бросает мне на стол газету и замечает: «Похоже, ваша дочь снова взялась за свои прежние штучки?» Или о том, какие страдания испытываем мы – твоя мать и я, – замечая кивки и понимающие подмигивания наших партнеров по загородному клубу?
Мое положение как члена правительства страны обязывает меня знать – более того, я искренне верю в это, – что наш ГИД избрал наилучший для нас курс. Он пойдет на благо нашему народу и государству и, по правде говоря, всему миру, поскольку в конечном счете принесет благо демократии миллионам тех, кто в ином случае с трудом продвигались бы вперед при низком уровне жизни, не говоря уже о сниженном валовом национальном продукте.
Я снова умоляю тебя задуматься о своих действиях, задуматься о них глубоко.
Очень надеюсь, что ты прозреешь и остановишься, и прекратишь свою вредную деятельность. И – кто знает? – мы могли бы (со временем) предложить тебе пост в правительстве. Клянусь Богом, мне очень нужна новая секретарша.
Желаю тебе всего наилучшего.
– Нет, ты представляешь? «С любовью, твой папа!» – возмущалась Ронда. – «Новая секретарша»! Он это что, всерьез?
В то самое время, как Бадди качал головой в знак сочувствия, странное чувство зарождалось у него внутри; оно постепенно поднималось все выше, пока не заполнило всю грудь. Это чувство, если бы кто-то потребовал, чтобы Бадди дал ему определение, получило бы ярлык «зависть». Он ничего не мог с собой поделать – ему так хотелось получить письмо от отца, всего одно письмо, все равно каких убеждений, все равно какого содержания.
Ронда перевернула и потрясла конверт. Из него выпала остальная часть содержимого: пачка газетных вырезок со снимками ее отца в полной парадной форме – стоящего на трибуне, произносящего речь, пожимающего руку новому ГИДу.
Примерно в этот момент Бадди услышал звук новых шагов по металлическим ступеням. Он обернулся на скрип открывающейся двери, и при виде вошедшего что-то у него в груди затянулось, словно ремень, на одну лишнюю дырочку.
– Что нового, о любовь моей жизни? – Родриго склонился к Ронде и запечатлел поцелуй на ее губах, потом сел между ними и дружески ткнул Бадди кулаком пониже плеча. – Ну как наш Вундермальчик?
Ронда и Бадди молча смотрели на него.
– Ш-што случилось? Вы не рады меня видеть? Я что, нарушил ваш маленький тет-а-тет?
Ни слова не говоря, Ронда протянула ему письмо.
– Защита родины? – прочел Родриго. – Что это они? Работу тебе предлагают? Прекрасный тактический ход: дело у них пошло бы много лучше, если бы ты была на их стороне. Эй, – он взял со стола пачку вырезок, – а это еще что?
– Сам посмотри, – сказала Ронда.
Родриго развернул одну вырезку и увидел первую полосу газеты с фотографией отца Ронды в морской форме, пожимающего руку ГИДа.
Примерно в этот момент в вагон, запинаясь, вошел Эдди. Череп его украшало нечто, напоминающее копию Пизанской падающей башни. Его голубая бойскаутская рубашка, украшенная знаками различия, была заправлена в брюки с одного бока и свободно висела с другого. Он уже направлялся к кофейнику с целеустремленным упорством, столь характерным для него по утрам, когда вдруг из-за плеча Родриго увидел газетные снимки.
– Ого! – сказал он, вглядевшись повнимательнее. – Блеск, что за форма! Твой папаша? Вот это Чучелство?! Просто чертовское Чучелство!
32. Политкорректный цирк
Депеша 12/01
От: Эдди Финклестайна
Кому: Всем членам ООАМ
Для того чтобы привести частную жизнь граждан в соответствие с Биллем о Правах, провозглашающим право на ношение оружия, а также для стимулирования оружейной промышленности страны, чиновники КА приняли сегодня указ, требующий, чтобы к предстоящему Дню Памяти каждая американская семья приобрела и зарегистрировала легкое огнестрельное оружие. «Есть также надежда, – добавил представитель Департамента Защиты Родины Эдгар Дж. Кирби, – что это будет способствовать ассимиляции тех, кто достиг соответствующего возраста, с вооруженными силами страны».
Наконец наступил день долгожданного дебюта Политически Корректного Цирка Уродцев – дебюта, который, как все прекрасно знали, был вообще самым первым представлением какого бы то ни было Политкорректного Цирка в мире. Артисты репетировали в течение многих недель, и настроение у всех, когда они украшали сортировочную станцию к этому событию, было превосходное: спектакль должен был собрать средства для следующего этапа деятельности Мечтателей.
– Только подумать! – восторженно восклицал Джордж, которого все по прежней привычке называли Пеньком. – Сегодня мы войдем в историю цирка!
– В историю Уродцев, – поправил его Лесли, ранее известный как Гермафродитти.
– В мировую историю! – радостно откликнулись Ирма и Эдна, обе сделавшие завивку и покрасившие волосы ради такого случая.
Лагерь Мечтателей выглядел празднично: украшенный гирляндами лампочек, он ярко расцвел огнями с наступлением сумерек и приближением начала представления. Ряды стульев, уставленные один выше другого, были заполнены представителями прессы и местными жителями, друзьями и родственниками, политическими сторонникамии и любопытствующими, а также приехавшей на нескольких автобусах молодежью из колледжского городка на севере, где все и каждый обладали вечной молодостью: все они были в пуховиках и парках и с одеялами для защиты от осеннего холода.
Бадди втайне планировал, что сядет поближе к Ронде, чтобы наблюдать за ее реакцией; Родриго втайне планировал, что сядет еще ближе, чтобы наблюдать за реакцией Бадди, а Эдди втайне планировал, что сядет ближе их обоих, чтобы наблюдать за реакциями всех троих. Баттерфляй села рядом просто потому, что всех их любила, а Алеф протиснулся между ними, потому что чувствовал некоторую тревогу: ведь все они тоже любили Баттерфляй. Дело кончилось тем, что на трибуне они все сидели буквально друг на друге.