Время новых дорог
Шрифт:
Зимник тянулся по реке от берега к берегу, шарахаясь острых непроходимых торосов на перекатах и осторожно обходя парящие наледи. Иногда он нехотя всползал на неприветливый таежный берег и, сминая мелколесье, проваливаясь в глубокие колеи, петлял вокруг огромных лиственниц. Порой, вплотную прижимаясь к желтым скалам, долго соседствовал с фантастическим нагромождением льдин и камней, перебраться через которые не то, что машине, человеку налегке и полному сил вряд ли бы удалось, рискни он на такое сумасшедшее мероприятие. Летом река здесь кипела многокилометровыми шиверами. Потом, обычно в последний осенний месяц, лютые морозы в низовьях на тихих участках почти до дна промораживали успокоившуюся было воду. Но на шиверах, на порогах даже пятидесятиградусным морозам остановить реку сразу было не под силу. Исходя морозными туманами, она сопротивлялась до последнего. Тяжелые льдины ноябрьской шуги наползали друг на друга, останавливаемая ледяными заторами вода перехлестывала поверх льдин, катилась все тише, намерзала гигантскими наледями, пока окончательно обессиленная не смирялась, нехотя уползала под двухметровую, а в иных местах, под трех-четырехметровую толщу льда, и затем всю зиму старательно выискивала местечко послабее, прорываясь то там, то здесь новыми непроходимыми наледями. Зимник этот недаром считался самым трудным и самым опасным в этих жутковатых окрестных пространствах, отпугивающих человека полным безлюдьем, непроходимостью, морозами, от которых останавливалось дыхание. Летом же тут было и вовсе не пройти.
За прижимом зимник снова выбрался на реку и машина спокойно покатила самой ее серединой. Кодкин ослабил мертвую хватку побелевших пальцев на руле и, откинувшись назад, облегченно вздохнул. Второй день он догонял колонну. Не спал, устал как собака, плечи ломило от постоянного напряжения, пересохло горло. Но термос давно был пуст… Кодкин раздраженно покосился на пассажира. Тот, вжавшись в самый угол кабины, казалось, дремал. Глаза, во всяком случае, у него были закрыты. Одной рукой придерживал новенький дипломат, другой крепко держался за ручку дверцы. Не спит, конечно. Дурака валяет. Не хочет разговаривать. А Николаю сейчас позарез бы поболтать. Или послушать что-нибудь интересное. Чтобы не заснуть.
«Тоже мне, турист, задница с ручкой! – который уже раз выругался про себя Кодкин. – Машину он, видите ли, водить не умеет. Кто их сейчас не водит? Только что ленивый или такой долболом, как этот».
Еще раз покосившись на спящего пассажира, он в очередной раз обматерил себя, что не расспросил его сразу, когда тот подошел к нему у заправки в Романовке и вежливо попросился до Старого прииска. Кодкин, который до сих пор был уверен, что машину сейчас умеет водить каждый, обрадовался – глядишь, подменит его мужик, когда совсем невмоготу будет. Распахнул дверку – садись! Хотя про себя уже тогда удивился несуразной по тяжести предстоящего пути одежде незнакомца. Шапка, правда, меховая, огромная, волчья, а курточка на рыбьем меху, ботиночки щегольские, не по ночным морозцам, которые даже сейчас, в апреле, уверенно до тридцати с хвостиком прижимают. Дипломат ни к селу ни к городу, словно в Москву собрался, а не к черту на кулички. Лицо замученное, худое, злое. Иногда выглядит почти стариком, а приглядишься и тридцати нет. Интересно, что ему там, на Старом прииске, понадобилось? Там такими сроду не пахло. И пахнуть не должно.
Пассажир на лавину вопросов, которые обрушил на него Кодкин в первые часы совместного путешествия, либо невозмутимо отмалчивался, либо отвечал ничего не значащими фразами. Николай разозлился и будь это где-нибудь в другом месте, непременно высадил бы неприятного пассажира, которого за несколько часов успел почти возненавидеть. Ну а здесь, куда его высадишь? Сдохнет на первом же километре…
Пассажир неожиданно открыл глаза и недоуменным взглядом проводил вмерзший в лед чуть ли не по самую крышу кабины КрАЗ. А впереди, невдалеке, торчал из-подо льда зилок. Мешки в кузове, которые не затопило, были горой свалены на кабину. Судя по всему, вляпались мужики в это дело ночью и в темноте не решились бежать по воде к берегу, кемарили прямо на мешках. Случилось все это, видимо, совсем недавно, снежком даже не успело припорошить. А снежок шел уже второй день. Пострадавшие подались, наверное, с проходящей мимо колонной. А может, оттуда кто проскочил? Хотя, вряд ли оттуда. В Романовке сказали, что оттуда уже с неделю никого не было.
– Не боись, – оживился Кодкин, увидев, как дрогнул острым кадыком пассажир и облизал пересохшие губы. – Это они ночью вляпались. Вода тут шла, так они с перепугу в сторону подались и в самую середку влипли. Салажата, видать. Их после армии много сюда. Деньга немаленькая, нахрапом взять хотят. А как говорит моя теща – нахрапом хорошо, когда все остальное плохо. Ночью, конечно, тут любой заменжеваться может. Даже если опыт имеется. Зимник высшей категории сложности. Не река, а бешеный волк. Не знаешь, что за поворотом будет. Нам бы с тобой колонну нагнать, тогда ваши не пляшут. Часам к шести в заежке будем.
– А до Старого прииска далеко еще? – неожиданно спросил пассажир.
– Я тебе чего толкую-то? – еще больше оживился Кодкин. – Который раз объясняю – заежку на Старом оборудовали. Школа там у них была, так в ней сейчас и заежка, и еще какой-то народ пристроился. Не поймешь – то ли геологи, то ли еще кто. По разговорам – хотели ГЭС строить, да видать, раздумали. Река тут – хуже не придумаешь. Вся на дыбках. Пока хребтик насквозь не пройдет, туши свет! Ты чего потерял-то там – так и не скажешь?
– Такие, как я, только и делают, что теряют. Любимое занятие, – неожиданно поддержал разговор пассажир. Видать, намолчался за дорогу. Или вид угробленных машин выбил его из колеи. Кодкин понял, что разговор получится.
– Везу вот тебя, а кого везу – хрен его знает. На Старый прииск пешком наладился. Ты хоть знаешь, сколько до него от последней заправки?
– Сколько?
– Триста двадцать. Только эти триста двадцать из-за качества дороги еще на четыре помножь, тогда приблизительно полная картина получится. А ты в ботиночках.
– Надеялся, что тебя встречу.
– Зря надеялся. Кроме меня, без колонны ни одна падла бы не рискнула. Считай, мы с тобой сейчас зимник закрываем. За Крестом по сплошной воде пойдем. А ты в ботиночках.
– Как по воде?
– Запросто. С низовий, где потеплее, подпирать начинает, наледи рвет. А на шиверах лед до самого дна. Вот она и прет по верху. Лед, понятное дело, киснет. А ночью морозом прихватывает. Потом снова вода. Получается, как у моей тещи слоеный пирог к Восьмому марту. А ты в ботиночках.
– А что, в валенках лучше по воде бегать?
– Чудак. Валенки скинул и чеши. А ты свои пока расшнуруешь…
– А я прямо так…
– Ну, если «так», тогда сиди.
За крутым поворотом река раскрылась далеко вперед. И там, далеко впереди, на ослепительном льду, они разглядели черные фигурки людей. Николай, чтобы лучше было видно, открыл дверку.
– Догнали! – закричал он. – Теперь живем!
Пассажир, подавшись вперед, внимательно вглядывался.
– Говорил, без остановки идти будут, а они стоят, – повернулся он к Кодкину.
– Без остановки знаешь, кто ездит? – сплюнул тот. – Не знаешь, у моей тещи спроси, она тебе объяснит.
Когда он притормозил машину у самой толпы шоферов и спрыгнул на лед, никто даже не обернулся. Все смотрели на обвязанного веревкой человека с ломом в руках, который, осторожно ступая по скользкому насту наледи, подбирался к самой ее середине. Наконец он остановился и, несильно тюкнул ломом по льду. Лом ушел под лед почти наполовину. Брызнула вода. Человек торопливо отступил и, то и дело оглядываясь, пошел назад.