Время Оно
Шрифт:
— И все из-за меня, — сказал богатырь. — Все беды из-за меня. А теперь тут и веревки не найдешь, чтобы удавиться от стыда. Отныне не буду искать себе иной славы, как порешить гада пустоглазого. Да и дружину щадить не буду, дознаюсь, кто кабатчика сопровождал. Потом пусть меня княжна судит и казнит. Казнь я себе заслужил.
Он накрыл тело старого волхва обугленным половиком, огляделся — и вдруг от великой ненависти стриженая его голова помутилась, словно вновь он хлебнул отравы, поданной сэром Мордредом. Богатырь упал на черные, горячие еще доски.
И только одно видел во сне — как вернулся в Столенград в вороненых доспехах с предлинным мечом, как загнал Невзора с помощниками в проклятый кабак, как подпер дверь бревном и поднес факел…
…Разбудил Жихаря хриплый птичий грай. Солнце взошло уже на полдень. Остов избы облеплен был вороньем, злодейские птицы искали пищи по углам, клевали кого-то у порога — старик, видно, свою жизнь продал дорого. Некоторые пытались добраться и до волхва, и даже по животу самого богатыря прыгал на царапучих когтях наглый вороненок, норовя достичь очей.
Поэтому Жихарь глаза только чуть приоткрыл, дождался, пока пернатый гаденыш доскачет до груди, потом ловко и быстро ухватил вороненка.
— Вот с тебя и начнем, — сказал он. — Желторотый еще, а туда же…
Вороненок заорал, и вдруг Жихарь увидел, что птичка-то не простая: на макушке у помойного хищника крошечный золотой венец. Тут и все прочие вороны закаркали, зашумели крыльями, полетели к Жихарю, норовя отбить венценосного птенца.
— Сейчас башку ему сверну, — предупредил богатырь. Вороны метнулись по сторонам и расселись на прежние места. — Того, за порогом, долбите от пуза, а старика не смейте трогать — я его сейчас похороню как полагается…
Но тут богатырь начал кое-что припоминать. Вроде бы когда-то с кем-то что-то подобное уже происходило или еще произойдет…
В небе зашумели крылья, и Жихарь подумал, что уж не Демон ли Костяные Уши решил прийти на помощь по старой памяти.
Только был это вовсе не Демон, а преогромный ворон — не черный, но серый, как бы седой. И венец на облысевшей голове у этого ворона был покрупнее и побогаче…
— Отпусти престолонаследника, — приказал седой ворон. Голос у него был как у человека, только с перепою — хриплый и временами пропадающий.
Вот те на! Уж на что был умен петух Будимир, но слова человеческого ни разу не изронил… И тут богатырь окончательно все припомнил.
— Как же, отпусти! — сказал он. — Просто так возьми да отпусти вороньего царевича! Даром только птички поют да вороны каркают…
— Проси чего хочешь, — сказал седой вороний царь. Побелевший пух окутывал его шею, как дорогой воротник. — Золота там, серебра, клад указать или еще что…
Жихарь задумался. Можно ведь не сразу угробить кабатчика Невзора, а сперва выкупить славу свою, добрую и худую… Или худую вовсе не выкупать? Тогда и княжна сговорчивей будет… Потом взгляд его упал на почерневшую тряпицу, под которой лежало тело Беломора.
— Нет, — сказал богатырь. — Золота я себе добуду, а вот кто мне вернет старого волхва? Говорят, что вы, вороны, мастера искать живую и мертвую воду. Так и ищите.
— И только-то? — с облегчением выдохнул вороний царь. — Да ты же на ней, можно сказать, лежишь…
— Где? — вскочить богатырь вскочил, а вороненка-то не выпустил. Тот уже не орал, только пищал жалобно.
Седой царь слетел на пол, подцепил огромными когтями горелую доску, замахал крыльями, подняв кучу пепла, и наконец отодрал половицу.
— Дальше сам, — сказал он. — Видишь кольцо? Там у Беломора тайный погреб, убийцы до него не добрались. Да не дави ты внучка столь сильно, он же задохнется…
Жихарь переложил птенца-заложника в левую руку, а правой начал вырывать половицы. Наконец обозначилась и крышка погреба с толстым медным кольцом на краю. Кольцо было еще теплое.
Жихарь кое-как заправил одной рукой рубаху в порты, поместил вороненка за пазуху («Не царапайся, окаянный!») и полез по узеньким сходням в погреб. Вороний царь остановил его, услужливо отыскал еще тлеющую головешку и подал богатырю. Жихарь раздул пламя и спустился вниз.
Погреб оказался обширным, там было всего много — куда больше, чем в избе. И оружие наличествовало. «Вот же сквалыга старый!» — подумал Жихарь про Беломора, одарившего его на дорожку порченым мечом, хотя про мертвых плохо думать не полагается.
Среди бесконечных темных склянок он отыскал наконец две, стоящие рядом и наособицу. Одна склянка украшена была изображением солнышка, другая же — месяца, который есть солнце мертвых. Больше богатырь ничего искать не стал и вылез на белый свет.
— Отпусти внучка, — сказал седой царь. — Дело верное, старый ворон мимо не каркнет. У кого же мы, по-твоему, это зелье добывали? У Беломора и выпрашивали…
— Потерпит, не околеет, — хладнокровно сказал Жихарь. — Часом раньше, часом позже… Вдруг там простая вода?
— Правильно делаешь, — вздохнул седой. — Никому верить не надо. Особенно людям.
Жихарь откинул тряпку. У старого волхва даже глаз не было видно — сплошная черная короста.
— Эй, эй, — забеспокоился вороний царь. — Сперва мертвую применить надобно, а то он очнется слепой да увечный — так не поблагодарит избавителя…
— От древних людей и птиц советами не пренебрегаю, — сказал Жихарь, сколупнул ногтем со склянки восковую нашлепку, зубами пробку вытащил…
— Не голой рукой, — предупредил еще раз седой ворон. — Тр-ряпку!
Тотчас же одна из птиц отыскала и доставила Жихарю прожженное во многих местах полотенце. Жихарь сложил его в несколько раз, смочил в зеленоватой и вонючей жидкости и провел несколько раз по лицу мертвеца. Короста разом сползла, под ней показалось желто-белое лицо волхва. Лицо было спокойным, точно и не испытывал он перед кончиной лютых пыток, а прилег отдохнуть да и отошел во сне в Костяные Леса — или куда там волхвам положено.