Время освежающего дождя
Шрифт:
– Не печалься, моя Нестан. Скоро солнце разольет лучи на твоей дороге.
– Нет, моя любимая Тинатин, солнце навсегда ушло с моего пути.
– Как можешь сердить бога? Разве Зураб хоть на один час забывает, где ты?
– На всю жизнь забыл… Я знаю Зураба: нашел бы способ вырвать меня отсюда, если бы продолжал любить. Разве мало монахов, которых можно переодеть купцами?
– Нестан! Ты навела меня на хорошую мысль, да будет тебе известно, купец Вардан прибыл из Картли.
– Вардан Мудрый? Лазутчик Шадимана? Что же, он без хозяина остался, или нового приобрел?
– Нет, моя Нестан, Вардан остался верен князю: Шадиман бежал в Марабду.
– Беж-а-а-ал? Кто мог выдумать такое?
– Мусаиб. Мудрый купец устроил мудрому князю побег. «Барсы», эти хищники Саакадзе, в полном неведении.
Зеленые глаза Нестан потемнели от изумления: Шадиман бежал от «барсов»! Неужели умная Тинатин верит в немыслимое?.. От «барсов» и ястреб не улетит, если они не захотят… Значит… Но почему?.. Ведь Шадиман опаснее змеи!..
Нестан терялась в догадках, она хотела поделиться сомнениями, но спохватилась. Тинатин ненавидит Саакадзе как виновника гибели царя; она может выдать Вардана как лазутчика Саакадзе.
– Но какая мне польза от его приезда?
– Моя Нестан, сердце подсказывает, что Вардан привез послание не только шаху от Симона глупого, Исмаила веселого и Шадимана лукавого, но и тебе – от Зураба любящего.
– Нет, если и привез, то от доброй Хорешани или сострадательной Русудан…
– В часы раздумья меня осенила мысль. Мусаиб одобрил мое желание купить у Вардана грузинские товары. Я приглашу гарем полюбоваться тонкими вышивками. Прирученная мною Гулузар придет со своей прислужницей, под густой чадрой никто не увидит ее зеленых глаз и желтых кос. Улучи миг, пусть Вардан увидит тебя; если привез послание, передаст с товаром, если нет – в Тбилиси расскажет Зурабу, что узрел тебя в черной одежде рабыни. Купец дважды придет ко мне, захочешь послать ответ в Тбилиси – положишь в кисет, – у купцов свой закон: если возьмет плату – выполнит поручение.
– Моя Тинатин, непременно напишу Хорешани и Русудан… если… если от Зураба не будет знака его любви.
Тинатин взглянула в окно, торопливо вынула из-за пояса узенькую трубочку и протянула Нестан:
– Это послание Луарсаба, я переписала его по-грузински для тебя; ты лучше меня знаешь царя Картли, подумай и помоги, успокой мою тревогу.
Чуть шелохнулась занавеска, осторожно выглянула Гулузар и счастливым голосом проговорила:
– Высокорожденная ханум, прислужницы уже притащили кизил, еле донесли, и старуха благоговейно починила твое одеяние.
– Благодарю тебя, моя Гулузар. Зови девушек.
Нестан, поцеловав Тинатин, выскользнула в боковую дверь.
Возбужденно рассказывали прислужницы, как вскарабкивались на самые верхушки за лучшими ягодами. «Да удостоит ханум, прекрасная, подобная пуне в четырнадцатый день ее рождения, прикоснуться к кизилу, такому же алому, как ее губы».
Тинатин раздала прислужницам по маленькому кисету.
– Я вижу, вы слишком старались, завтра советую на майдане купить, что глазам понравится. А это тебе на память, дорогая Гулузар, о моем посещении! – И, надев на палец пораженной наложнице рубиновый перстень, поспешно покинула домик.
В проточной воде аквариума дремали причудливые рыбки, догорали светильники, а сон все еще не смежил пушистых ресниц Тинатин. Завтра предстоит серьезный разговор с благородным Сефи. Хорошо ли поступает она? Но ради сердечной раны одной женщины нельзя ставить под угрозу царство… Два царства! Жестокий с детства Сэм не должен наследовать великодушному Сефи… Да хранит влахернская божья матерь трон Сефевидов от изверга, ибо что станется тогда с Грузией, вечной приманкой Ирана?
На другое утро, гуляя с сыном, Тинатин задушевно расспрашивала его: так ли он счастлив с черкешенкой, как в первые годы?
– Вполне счастлив, огорчает меня лишь непонятный характер Сэма.
– О нем мой разговор с тобой, любимый Сефи. Сядем в тень, – Тинатин опустилась на скамью, окруженную кустами роз, сорвала одну, вдохнула аромат и приколола к груди Сефи.
Он опустился у ее ног, любовно гладя руки матери, целуя концы легкой шали.
– Я слушаю тебя, лучшая из лучших матерей.
Тинатин осторожно заговорила об обязанностях знатного мужа в Иране, о законах, которые не следует забывать. Многое может быть тяжело, но немногое можно выставлять напоказ:
– Я знаю, мой любимый Сефи, ты счастлив, но… уже все шепчутся – слава аллаху, пока тихо, – Сефи-мирза, как христианин, одной женой довольствуется… Пусть сохранит тебя и меня небо от такого подозрения шаха.
– Да сохранит! – вздрогнул Сефи. – Ты хочешь сказать, моя замечательная мать, что я должен взять вторую жену?
Тинатин молчала, ей было тяжело нанести удар в сердце не только черкешенке, но и обожаемому сыну.
– Аллах видит, как трудно будет объяснить все Зюлейке… Каждое утро, открывая глаза, она шепчет: «Будь благословен наступающий день, я и сегодня единственная жена у возлюбленного».
– Зюлейка не смеет ревновать – четыре года владела она всецело твоим сердцем, только мои усилия охраняли ваше ложе… Но ты не христианин, кому церковь предписывает единобрачие.
– Я всегда преклонялся перед чистотой законов Христа…
Тинатин испуганно прикрыла ладонью рот Сефи и невольно оглянулась на темнеющие кипарисы.
– Не тревожься, моя добрая мать, здесь у меня прислужницы все грузинки, а евнухов я не держу – некого стеречь. Может, ты уже выбрала мне вторую жену? Неужели третью дочь Караджугая?
– Нет, я не хочу роднить тебя даже с Караджугаем… Хочу еще на несколько лет помочь Зюлейке остаться единственной женой.
– О моя замечательная мать, что ты придумала?
– Упросить шаха подарить тебе хасегу.
– Хасегу? Но разве это не то же самое? Хасега – женщина, а Зюлейка ревнует меня даже к мраморным изображениям.
– С Зюлейкой я сама поговорю, пусть благодарит аллаха, что шах, уступая моим просьбам, не повелел взять тебе в законные жены дочь Исмаил-хана, сестру Юсуф-хана, дочь Эреб-хана и еще пятьдесят хасег, собранных купцами в разных странах.