Время падающих звезд
Шрифт:
Многое, что я делал в эти часы, думал и даже произносил в слух, в прежние времена даже не пришло бы мне в голову. Необычные события нельзя измерить нормальными мерками. Мое мышление приспосабливалось к сложившейся ситуации, я вел себя таким образом, как вынуждало меня к этому мое окружение.
Йоханна сидела напротив меня, ей едва ли удавалось скрыть свое смущение, она была плохой актрисой. Ни слова о причине моего невольного пребывания, несмотря на то, что она уверяла меня, что я выгляжу выспавшимся и отдохнувшим, болтовня о погоде — о чем
Я больше не выдержал этого.
— Послушай, Ханни, — сказал я почти грубо, — я не могу запретить тебе считать меня чокнутым. И если я должен провести здесь всю оставшуюся жизнь, я не подумаю о том, чтобы лгать самому себе. Почему ты действовала поспешно? Я был агрессивным? Нет. Я был рад тебе, но ты не нашла дел срочнее, чем отправить меня в психушку». Я забыл о своем намерении не вспыляться.
— Пожалуйста, не говори так, — умоляла она, — это не правда, я не тебя считаю тебя… — Она побоялась произнести слово. «Когда ты вернулся домой в новогоднюю ночь, ты был действительно болен, Ганс. И господин из полиции посчитал, что будет лучше, если ты попадешь под наблюдение врачей…
«Господин из полиции» — а именно Эйхштет, на которого я возложил все свои надежды. Он мог бы найти воров и найти доказательство. Я собрался, подумал о письме в ночном шкафчике. В полночь Фритцхен хотел совершить посадку. Как я мог убедить мою жену переночевать на Маник Майя? И если бы мне это удалось — отважилась бы она пойти к транспорту? Она откажется, подумал я, она увидит в моей просьбе всего лишь подтверждение моей «болезни». Это бессмысленно…
Йоханна взяла мою руку и заботливо сказала: Я разговаривала с профессором, Ганс. Он считает, что тебе нужен покой. Ты просто переработал».
— Конечно, я просто переработал, — расстроено ответил я. — Теперь я наслаждаюсь личной заботой господина профессора. Дорогое удовольствие — моя потребность в покое, наши последние сбережения пойдут на это.
Я не должен ломать над этим голову, сказала она и рассказала мне о ремонте нашей квартиры, для которого она наняла маляров, о нашем соседе, который умер, и прочие мелочи жизни, которые меня не интересовали. Если все пойдет не так и когда-нибудь я выйду отсюда, я продам телескоп, размышлял я. Я заставлю себя все забыть. Еще только эту, последнюю попытку.
— У меня тогда действительно кое-что украли, Ханни, — клятвенно прошептал я. — Поверь, я точно знаю, что говорю. Если бы передатчик нашелся, я бы больше не сидел здесь. У меня есть еще одно доказательство, но я смог бы представить его, если бы в ночь с воскресенья на понедельник был бы на Маник Майя…
Она изучающе посмотрела на меня. Она никогда не даст согласие на мое предложение… Возможно, и Фритцхен вообще не появится. Ме возможно принял мое молчание как отказ. Взгляд Йоханны сбивал меня с толку. Она была такой же прекрасной, как в тот день, когда мы познакомились, подумал я. Несмотря на мою печаль, сейчас я с удовольствием обнял бы мою жену. Но я опасался давать волю своим чувствам в этой комнате и под ее подозрением. Я спросил напрямую: «Ты еще хотя бы помнишь, как мы познакомились, Ханни?»
По ее лицу проскочила беглая улыбка. «В твоей холостяцкой квартире. У тебя был день рождения, и я вообще не была в списке приглашенных».
— Тебя привел Хорст. Я подумал тогда: Откуда у такого урода такая красивая девушка. Позже, было уже около полуночи, ты подошла к шкафу с пластинками. Я с любопытством ждал, какую пластинку ты выберешь. Ты поставила Шуберта…
— Шумана.
— Или Шумана, может быть и так. Я глаз с тебя не мог свести… В этом отношении до сих пор ничего не изменилось…
Она снова сжала мою руку. «Ты скоро выздоровеешь, Ганс, тогда все снова будет как раньше…»
Ее сочувствие причиняло мне боль. Я встал, вынул письмо из ночного шкафчика. Адрес на конверт я не написал.
— Письмо для меня? — удивленно спросила она.
— Нет, Ханни, для друзей. Не могла бы ты выполнить одну мою просьбу? Это было бы для нас очень важно, если бы ты смогла передать это письмо. Ты же хочешь обрести ясность о моем отсутствии…
— Что я должна сделать? — спокойно спросила она.
Я постарался говорить естественно и спокойно. «Я уже упомянул, что есть еще одно доказательство. Я хочу, чтобы ты завтра в полдень поехала в Маник Майя и осталась там до полуночи. Поздно вечером на лугу приземлится транспорт, вроде вертолета. Ты всего лишь должна подойти к нему и передать это письмо, больше ничего. Пожалуйста, Ханни, выполни эту просьбу. За печью в доме сложено немного дров, ты можешь затопить ее…»
Какое-то мгновение она не решалась. Затем она взяла письмо и засунула его в сумочку. «Если это так важно для тебя, я это сделаю».
Я был удивлен и рад тому, что она не задавала вопросов, принял ее согласие как освобождение.
— И ты не пожалеешь об этом, Ханни, — заверил я, — это письмо устранит все разногласия. Через два, три дня они должны меня выписать. Позвони мне сразу рано утром в понедельник…
— Хорошо, — сказала она, — я сделаю все, чтобы помочь тебе.
— Спасибо, Ханни. И больше никому ни слова. Дело должно остаться между нами.
Она пообещала это. В порыве моей радости я прижал мою жену к себе и поцеловал ее. Еще два дня. Вид транспорта должен был окончательно убедить ее. Когда сестра объявила конец времени посещений, у меня было чувство такого воодушевления, словно я стою перед новым, чудесным началом моей жизни..
В первый раз я с благодарностью выпил успокоительное, которые мне протянула сестра Хильдегард. В обе ночи мне удалось сносно поспать и в воскресенье с некоторым спокойствием посмотреть на драматический перелом.
Рано утром в понедельник я вскочил в шесть часов, снова принял таблетки. В это время первый автобус уезжал в город. Около семи часов я ожидал ее звонка. Было восемь, девять часов. Профессор Гразме посетил меня. Он настоятельно осведомился о моем самочувствии. Мои заверения, что я чувствую себя отлично, он удовлетворенно принял к сведению, правда сказал, что Nervus sympathicus еще нуждался в определенном отдыхе. Я подумал о Йоханне, она уже давно должна была позвонить.