Время побежденных
Шрифт:
— У тебя что, запаски нет? — спросил Хенрик.
— Почему — нет? Есть. Но пока мы будем менять камеру, пройдет время. Мы не успеем добраться засветло. Это раз. А два — поглядите-ка, на что мы напоролись.
Я присел на корточки.
Поперек рытвины была уложена доска, сплошь утыканная ржавыми гвоздями. На нее и наткнулся джип. Рамирес вел машину осторожно, и он наверняка бы заметил ее, лежи она на дороге просто так, но она была искусно замаскирована сухой травой.
— Это ловушка, — мрачно сказал Хенрик.
— Угу… — рассеянно отозвался Рамирес. Он отошел в сторону и, присев на корточки, начал внимательно рассматривать
— Идите-ка сюда. Только осторожно. Следы не затопчите.
Нагнувшись, я и впрямь увидел чьи-то следы, освещенные косыми лучами заходящего солнца. Они уступали по размеру следам взрослого человека и не превышали детские, но, в общем, на том, что оставившее их существо, видимо, передвигалось на двух ногах, сходство с человеком и заканчивалось. Следопыт из меня никакой, но мне показалось, что ступни этого создания явно завершались крючковатыми когтями, а слабая вмятина между растопыренными пальцами свидетельствовала о наличии меж ними перепонки. Я вспомнил странную зверюгу, которую мы подстрелили в Фьорде… та вроде бы была гораздо крупнее…
— Это еще что такое? — спросил Хенрик. Пригнувшись и уперев руки в колени, он тоже рассматривал следы. — Это не отпечатки ног человека!
— В пустыне нет людей, — отозвался Рамирес. — Но некоторые животные, выходцы из Гиблых Земель, соображают ничуть не хуже человека.
— И кто же это, по-твоему, может быть?
— Пумы… или койоты… Черт, это могут быть даже крысы!
— Не морочь мне голову. Что я, крыс не видел?
— Да ты вообще не видел, что творится в Гиблых Землях! Парень, да это может быть кто угодно!
Я вздохнул:
— Ладно. Ты тут начальник. Что ты предлагаешь?
— Нужно натащить побольше сушняка. Как знать… некоторые из них боятся огня… некоторые из них. Тут поблизости полным-полно сухой травы и кустарника. Окружим машину — в случае чего сможем устроить небольшой фейерверк.
Он отряхнул колени от бурой пыли и замахал руками оставшимся в машине Карсу и Сандре.
— Давайте выходите! Нужно успеть до темноты.
Потом обернулся к нам, и его юное лицо приняло не по годам озабоченное выражение.
— Должно быть, они выследили меня на пути туда, — объяснил он. — И рассчитывали задержать здесь, чтобы мы не успели вернуться. Они неплохо соображают, эти твари. И чем дальше, тем лучше. В ящике с оружием есть гранаты. Они тоже не помешают. И возьмите винтовки. Тут нельзя ходить без оружия. Похоже, нам придется нелегко.
Пока мы с Рамиресом меняли камеру, а Карс, Сандра и Хенрик, вооружившись найденными в арсенале джипа винтовками, стаскивали хворост, наступила ночь. Она упала на наш лагерь внезапно — с последним лучом солнца пустыню и лощину меж холмами поглотила густая тьма, и лишь дальние вершины гор на востоке, освещенные лучами заходящего солнца, пылали, точно языки пламени. Мы отогнали джип к крутому склону ближайшей каменной гряды, окружив его полукольцом валежника и сухой травы. В случае опасности его можно было поджечь, создав непроходимую преграду, но я отлично понимал, что запасов топлива хватит ненадолго. Рамирес понимал это не хуже моего, и вид у него был мрачный и озабоченный.
Хенрик, засунув руки в карманы, оглядел результаты наших трудов.
— В таких случаях не помешает еще баррикада из камней рядом с машиной, — авторитетно сказал террорист. И пояснил: — Я видел это в каком-то старом фильме… там еще на них индейцы напали…
— Точно! — оживился Рамирес. — Давай, ребята!
Лучшим грузчиком и носильщиком оказался Карс. Это меня как раз не удивило — кадары отличаются воистину нечеловеческой выносливостью и силой. Что ж, им и камни в руки!
Наконец перед машиной, которую удалось подогнать вплотную к самой скале, воздвиглась баррикада из камней, которая доходила мне до пояса. Когда мы наконец решили, что этого достаточно, стало совсем темно. Ночь окружала нас — душная, непроглядно черная и абсолютно безмолвная… Я всегда полагал, что ночью идет своя, невидимая, но ощутимая жизнь, особенно южной ночью: стрекочут цикады, шуршат снующие в траве мелкие зверьки; даже полет летучей мыши и тот сопровождается пронзительным тонким писком — таким тонким, что его могут различать лишь люди с очень хорошим слухом. Эта ночь была иной. Тишина нависла над нами, словно черные пласты угольной шахты, она давила на плечи, мешала дышать полной грудью… Я не очень-то чувствителен — что с меня, сыщика, взять, — но и остальные тоже ощущали это, переговаривались отрывистым шепотом, словно боялись нарушить враждебную тишину, спугнуть что-то, что затаилось там, в самом сердце ночи…
Рамирес медленно повел фонариком — тонкий луч растворился во мраке, упершись в никуда. И тут я почувствовал это… чье-то присутствие, невидимое, тяжелое… холодную настороженную злобу, нечеловеческую и оттого еще более страшную…
Сандра, которая сидела рядом со мной, прижавшись к борту машины, вздрогнула и схватила меня за руку.
— А, — шепотом сказал я, — ты тоже чувствуешь?
— Что-то приближается, Олаф, — сказала она чуть слышно, — и оно такое страшное… то, что приближается.
Карс неторопливо щелкнул затвором винтовки.
— Что вы там шепчете? Я ничего такого не чувствую…
— Брось, — возразил я, — у меня даже озноб по телу…
— Олаф, я их не чувствую… — И, помолчав, добавил: — Я их вижу.
Он молниеносным движением, всегда поражавшим меня у внешне таких неторопливых кадаров, бросил винтовку на колени и выхватил у Рамиреса фонарик.
— Смотри, — сказал он, — вот… и вот… и вот…
— Ой-ей-ей, — тихо пробормотал Рамирес, — Санта-Мария, что творится.
Каждый раз, когда луч фонарика натыкался на невидимую преграду, он словно зажигал новые огни — зеленоватые, словно фосфорический свет гнилушки. Больше ничего видно не было — тени в тени, тьма во тьме…
Но огоньки вспыхивали попарно. Я насчитал больше десятка таких пар и сбился со счета.
— Ты когда-нибудь видел такое? — обернулся я к Рамиресу.
Даже в этом смутном свете, который отбрасывали огоньки на приборной доске джипа, видно было, как малый побледнел.
— Первый раз такое вижу, — сказал он. — Понятия не имею, что это такое!
— Ну ее, эту винтовку, Олаф, — серьезно сказал Карс, — я лучше покидаю им гранаты…
— Он что, всегда так разговаривает? — неожиданно заинтересовался Рамирес. Видимо, он рад был отвлечься.
— Отродясь, — рассеянно ответил я.
— Ну и чего мы ждем? — сердито спросил Хенрик. — Приглашения на вечеринку?
— Погоди… — Пальцы Рамиреса сжали чеку гранаты. — Я, кажется, что-то слышу.
Сначала, на какой-то краткий миг, я принял этот звук за плач ребенка… но потом понял, что это смех. Тонкий, заливистый. Было в нем что-то, отчего кровь стыла в жилах… Так мог смеяться человек, полностью лишившийся рассудка.