Время Сигизмунда
Шрифт:
Едва дверь за ним закрылась, молча втиснулся задумчивый Хахнгольд.
– Ты слышал?
– Слышал.
– Узнал, чего хотел?
– Всё.
– А страусиные крылья?
– Будут.
– Почему тебя интересует этот сирота?
– Почему? Ничего! Так… любопытство!
– О! О! Думаешь шутить со мной, в этом что-то есть.
– А что должно быть?
– Тайна…
Хахнгольд пожал плечами и молча потащил Пудловского, который тут же пошёл закрыться в своей мастерской.
VIII
Торг о человеке
Теперь перенесёмся в жилище знакомого нам уже из предыдущих глав романа кампсора
Сами ворота так редко отворялись, что их петли заржавели, деформировались створки. Только обитая дверка с гирей и огромным замком, оснащённая внутренней задвижкой, представляла обычно вход. За двориком был одноэтажный домик, низкий и длинный, с фасада жалкий, немного более презентабельный с тыла. Крыльцо, опирающееся на два столбика, закрывало вход в сени и хозяйские комнаты. Там, однако, ничего не объявляло ни о богатейшем еврее, ни об учёном человеке. Всё было просто, и даже бедно по-еврейски. Латунные еврейские светильники свисали с потолков, простые сосновые лавки служили для сидения, а по углам поднимались высоко выстланные тапчаны за разноцветными занавесками, с кучами подушек и перин. Пройдя несколько одинаково убранных комнаток, тесных и грязных, только теперь вы натыкались на обитую дверь, ведущую в мастерскую Хахнголдьда. За эту дверь никто уже из домашних не входил: ни жена, ни дети кампсора, а из навещающих те только, которых он сам вызывал. Две обширные сводчатые комнаты, из которых одна была полутёмной, составляли это тайное убежище.
И тут было бедно, но за видимым запустением и пренебрежением проглядывала скупость, чувствовался скрытый где-то достаток. Стол, прикрытый старой потрёпанной скатертью, покрытый книгами, бумагами, был завален астрологическими картами, каббалистическими знаками на пергаментах, инструментами, которые выдавали алхимика.
Нигде, однако, даже в другой комнате, не было печи, реторт и приличного оборудования, работающих в великом деле, потому что Хахнгольд, страстно предаваясь алхимии, никогда, однако, на свой счёт и в своём доме испытаний не проводил. Прочитав что-нибудь новое в книжках, он шёл к знакомым адептам герметичных тайн и там пользовался чужими материалами и оборудованием. Поэтому тут, в доме, только фрагментарно, единично реципенсы, реторты и бутылки с осадками выдавали алхимика.
Там было больше следов еврейской каббалы, баламутных астрологических вычислений, гороскопов и каких-то непонятных вычислений. На стенах не было тех любопытных вещей, любимых мудрецами прошлых времён: ни змеиных шкур, ни высушенного крокодила, ни мумий, ни костей скелета, которых, впрочем, еврей без того чтобы заслужить у своих единоверцев имени скептика, хранить бы не мог.
Вместо этого висели шубы, одежда, богатое оружие, ремни и т. п., в залог, наверное, взятые фанты. Другая комната, полутёмная, была полна кувшинов, сундуков, одежды, ящиков и ящичков.
Так весьма прозаично выглядел этот тайник Хахнгольда… Ничего в нём для похвалы, ничего для собственного удобства. Твёрдая и узкая кровать, стул, из которого вылезали волосы, на котором распадалась кожа, латунный подсвечник, оловянный жбан и другой, фарфоровый с медным покрытием. Зарешечённые окна едва пропускали свет, изнутри их закрывали ещё ставни, обитые и толстые, вида из них никакого, воздуха мало, свет грустный.
И однако нигде лучше, нигде милей и удобней не просиживал Хахнгольд, как у себя; погружённый в размышления над тайнами Талмуда и халдейской Каббалы, он не обращал внимания на то, что его окружало.
А не был это один из тех израильских мудрецов, кои ради науки забывают о мире и теряют всякую силу практического применения её. Хахнгольд и работал по-своему в книгах, и двигался по свету. Везде его было полно. Знал почти всех профессоров академии, заходил в королевский замок, таскался в дворцы, писал гороскопы, предсказывал по руке, пророчил по буквам случайно открытой книги, готовил в тигле мнимое золото, а кроме того давал деньги под залог, занимался ростовщичеством, принимался за шпионаж и самые разнообразные дела, лишь бы они ему вознаграждали потерянное время. Ничем не гнушался, что только могло принести прибыль. Магазины, находящиеся рядом с его домом, содержали много дорогих товаров, которые он брал у купцов в залог. Всё там было, начиная от злаков, даже до золота и жемчуга.
День уже клонился к вечеру, когда знакомая нам Агата, уставшая и побледневшая от утомления, доковыляла до дверки кампсора. Две огромные собаки на цепях залаяли, а еврейка подбежала открыть окно и посмотреть на прибывшего.
– Чего вы хотите? – спросила она. – Тут милостыню не дают. Идите себе.
– Я не за милостыней пришла, – отозвалась женщина, – но по важному делу; скажите Хахнгольду, что тут речь идёт о том ребёнке, о котором он говорил Лагусу.
Женщина пожала плечами и ушла.
Долго ждала Агата, прежде чем ей отворили дверку, наконец дверь заскрипела и её впустили на двор.
Хахнгольд в чёрном жупане гладил на крыльце бороду. Поглядел, нахмурил брови и покивал головой, нетерпеливым движением сдвинул ермолку и сплюнул.
– Тебя Лагус прислал?
– Нет… но нужно с вами лично поговорть.
– Кто же тебя прислал?
– Сама пришла.
– Зачем?
– Поговорим с глазу на глаз.
– Говорите, говорите, что хотите, у меня нет времени.
– Я слышала ваш вчерашний разговор с Лагусом.
– И что же? – спросил еврей равнодушно, презрительно искривляя губы.
– Знаю, о ком у вас идёт речь и кто вас уговорил на это.
– И что? – также повторил еврей.
– Я могла бы вас выдать и обвинить…
Хахнгольд громко рассмеялся, плюнул несколько раз и крикнул служанке.
– Подождите, подождите, это не конец, – прибавила Агата.
– И что же? – снова по-своему добавил еврей.
– Много вам обещали за убийство ребёнка?
– Что вам до этого?
– Очень важно! Я вам обещаю заплатить вдвойне, если этого не сделаете, а поможете нам.
– Кому?
– Этому ребёнку.
Хахнгольд пожал плечами.
– Нищенка, баба из-под костёла! – добавил он.
– Да, да! Но не я вам обещаю, а мать. Ты знаешь, он имеет мать.
– Она погибла.
– Она не погибла, жива… тут, и вскоре…
Еврей внимательно начал прислушиваться, сам не знал, верить или не верить, смеяться или обсудить. С одной стороны его толкало желание получить прибыль, с другой – боялся обмана, особа, выбранная для посольства, его удивляла. Но вскоре начал понимать, что мнимая нищенка специально надела такую одежду, чтобы её не узнали. Эта мысль начала его беспокоить.