Время собирать камни
Шрифт:
— Извините пожалуйста, вас не Иван случайно зовут?
— Нет, Николай, — я не поворачиваясь, быстро пошёл к своей двери. Вот только я вставил ключ в замок, как тут же сзади послышался такой знакомый мне всхлип, и уже через пару секунд тонкие руки обхватили меня сзади.
— Иван! Прошу помогите дедушке! — услышал я её голос.
Я тяжело вздохнул, с силой разомкнул её руки, затем открыл дверь и вошёл внутрь, зовя её следом.
— Заходи, кто бы ты ни была.
Девушка быстро юркнула в прихожую и замерла там, размазывая слёзы
— Доброе утро Галина Степановна, — поздоровался я с ней, — я тут опять с улицы кого-то подобрал. Покормите нас?
— Буду через минуту Иван! — тут же сказала она, и пока я разувался, чтобы пригласить девушку на кухню, вскоре появилась пожилая женщина, которая шёпотом мне поведала, что «эта» пришла вчера днём, узнала, что я должен приехать день ото дня и стала жить на лестнице. Кормила и давала умыться она ей в своей квартире, поскольку было очень жалко девочку. Та ничего не рассказывала, только плакала и ждала меня.
— Спасибо Галина Степановна, — поблагодарил я её, — вы всё правильно сделали, это просто моя карма такая, тащить всё приблудное в дом.
Она укоризненно на меня посмотрела, поскольку «это» сидело рядом и всё слышало. Накрыв нам на стол и разлив чай по чашкам, экономка удалилась к себе. Намазывая масло на хлеб и накладывая следом на него кругляши колбасы, я впервые рассмотрел девушку, явно еврейской национальности: чёрные вьющиеся волосы, карие выразительные глаза, тонкие черты лица и какая-то тонкая, невесомая красота, даже несмотря на зарёванное лицо и красный нос.
— Ешь, — пододвинул я ей два бутерброда, и принялся за свой, запивая всё ароматным напитком.
Девушка отрицательно покачала головой.
— А я и не спрашивал твоего желания, — улыбнулся я, и она, вздрогнув, откусила пару маленьких кусочков и запила их тоже чаем.
После этого жалобно посмотрела на меня.
— Ладно, рассказывай: кто ты, что ты, с чем пожаловала, — смирился я с тем, что меня сейчас будут вовлекать в очередное спасение несчастной.
— Я Елизавета, внучка Давида Марковича, — на меня посмотрели карие глаза, моментально напомнившие мне об Ане, отчего сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний.
— Угу и?
— Его схватили какие-то бандиты, и дедушка под пытками отдал им всё накопленное.
— Жаль конечно Давида Марковича, но причём тут я? Есть наша доблестная милиция, его знакомые, родственники в конце концов.
— Все Иван отказались помогать, боятся этих бандитов, — всплакнула она, — говорят они все вооружены пистолетами.
Я нахмурился, для нынешней Москвы это было очень серьёзно, каждый случай с огнестрелом сейчас брался на особый контроль, это не лихие 90-е где стреляли чуть ли не каждый день и это мало кого волновало.
— Если он всё отдал, значит его освободили? — поинтересовался я.
— Я не знаю, откуда им стало известно про его дачу,
При этих словах девушка стала всхлипывать и вытащив сильно мятый платок, стала промачивать им глаза.
— Почему вы не пошли в милицию? — удивился я, — а прождали почти сутки меня?
— Дедушка не может идти в милицию, — она жалобно посмотрела на меня, — нам не нужно внимание органов.
— Слушай, у вас же большие семьи, есть родственники, неужели всем всё равно на его исчезновение? — искренне удивился я, что такой известный человек пусть и в узких кругах, вдруг оказался никому не нужен, — обратились бы к тому же Игорю Щёлокову.
— Все боятся, — настойчиво повторила Лиза, — дядя сказал, что это не первый случай в Москве, он обращался к уголовным авторитетам, но те сказали не смогут помочь в этом случае. Щёлоков вообще не отвечает на звонки.
— И ты пришла ко мне…, — понял я очевидное.
— Мне больше не к кому пойти, — её лицо обострилось, и она с трудом выталкивая из себя слова продолжила, — дедушка говорил о вас только хорошее, вот я и подумала, что вы сможете нам помочь.
Тут она стала краснеть и запинаться, когда продолжила говорить следующие слова:
— Я ещё никогда не была с мужчиной, но если вы поможете…
— А что такого ценного в твоей девственности для меня? — задал я риторический вопрос, — я красив, богат, знаменит — твоя девственность для меня ничего не значит. Почему каждый раз кто-то из вас думает, что это подойдёт для торга?
Девушка ссутулилась, и стала ещё меньше, чем была.
— Вот и я не знаю, — тяжело вздохнул я, — но раз у тебя больше ничего нет? Или есть?
Она отрицательно покачала головой.
— Тогда ладно, возьму хотя бы твою девственность, — милостиво согласился я, — с паршивой овцы, хоть шерсти клок. Снимай кофту и платье.
Краска стыда залила её щёки и уши, но тем не менее, поднявшись на все свои метр шестьдесят пять, она сначала стала расстёгивать пуговицы на кофте, затем завозилась с платьем.
— Давай быстрее, пока я не передумал!
Она вздрогнула, словно от пощёчины и через минуту осталась передо мной лишь в знакомом уродливом бюстгальтере советского производства, и плотных серых рейтузах.
— Снимай верх, — распорядился я, и она, нехотя заведя руку назад расстегнула его и опустила бретельки вниз, не отпуская, впрочем, ещё ниже, чтобы не показать целиком обнажившуюся грудь. Лицо Лизы при этом пылало огнём от стыда и смущения.
— Подойди ко мне, — сказал я. Мне было совершенно не совестно над ней издеваться, поскольку честно говоря эти спасения стали надоедать своей однотипностью. И пусть каждый случай был по-своему уникален, но это стало уже приедаться, а потому, я не собирался облегчать никому задачу по заключению договора между нами.