Время собирать камни
Шрифт:
— Да брось ты, — обернулся к ней Николай. — Подумаешь, втюрилась в детстве. Уж сколько лет прошло!
— Да при чем тут втюрилась, Коль? — грустно сказала Юлька.
— А чего?
Она помолчала, потерла лоб рукой. Сашка перестал крутить свое мясо и уставился на сестру.
— Эй, Юляш, а ну выкладывай!
— Что тут выкладывать, Сань, дело обычное. Он моим первым мужчиной был, вот и все.
— Витька?! — ахнули братья в один голос.
— Не орите! — шикнула Юлька. — Ваську с Валькой разбудите, только уснули. Ну чего вылупились на меня? Сами сказали — сколько лет прошло!
Колька с Сашкой глядели на нее во
— Юль, а как же твой Юрка? — спросил наконец Сашка.
— А Юрка потому и ушел — простить мне не смог, что я его обманула. Говорил: сказала бы до свадьбы, так нашел бы себе другую, нетронутую. Сколько ни возвращался ко мне, а все же ушел. Я уж вам не говорила, а он ведь и руку на меня поднимал пару раз, как выпьет. И все добивался: скажи, кто да кто! А я молчала. Вот вам только сейчас и сказала. Так сколько воды утекло с тех пор! Но я к чему, Коль, говорю: забудь ты про них. Я вот к ним в гости не напрашиваюсь, в подруги не лезу, и ты так же делай. Что-то, смотрю, не больно-то Витька с женой нас и приглашают. А ты найди себе девушку нормальную и женись на ней.
Наступило молчание. Колька подошел к сестре, неловко положил руку ей на голову, взъерошил и без того лохматые волосы.
— Дуреха ты, дуреха, — с грустной улыбкой сказал он. — Иди-ка, котлеток нам нажарь. Мать уж уснула, поди.
Тетя Шура стояла за дверью, прижав руки к щекам. Услышав слова старшего сына, она бесшумно отошла и прокралась в комнату. Когда Юлька заглянула туда, мать безмятежно посапывала под пледом. Юлька ушла на кухню. Тетя Шура открыла глаза и уставилась в темноту…
Получилось так, что в субботу первым проснулся Виктор. Тоня, измотанная вчерашней сценой, крепко спала и не собиралась просыпаться. На улице было светло. «Уже десять? — удивился Виктор. — Ого, сильны же мы спать!»
Он оделся, вышел в кухню, вспомнил про неприятный разговор и, хмыкнув, отсчитал десять тысяч. Налил воды и подошел с кружкой к окну. День обещал быть хорошим. Пожалуй, можно Тоньку и в Москву свозить, решил выспавшийся, а потому пребывавший в хорошем настроении Виктор. Только диск надо сунуть в бардачок, а то после забудем.
Виктор нашел в ящике среди купленных им недавно музыкальных дисков один, с записями Армстронга, накинул в коридоре куртку, натянул сапоги и распахнул внешнюю дверь.
И остановился, вначале даже не поняв, в чем дело, хотел что-то удивленно спросить, но подавился первым же словом.
Напротив него, прислонившись спиной к стенке крыльца, сидел Аркадий Леонидович. Черная щель рассекала его горло от уха до уха, и вся шея, и воротник свитера тоже были черные. Голубые глаза смотрели куда-то на ноги Виктора, а рот хирурга…
Виктор сглотнул и медленно опустился на корточки. Теперь Аркадий Леонидович смотрел прямо на него. Но самое страшное было не это. Рот Аркадия Леонидовича был растянут в разные стороны — так, что получалась бессмысленная, глумливая усмешка, обнажавшая зубы. Нижняя губа треснула в двух местах, и на ранках застыла кровь. Не веря своим глазам, Виктор уставился на то, что заставляло труп оскаливаться.
Края губ Аркадия Леонидовича с двух сторон были прошиты грубой белой ниткой. Виктор отчетливо видел проколы на белой, как бумага, коже. Нитки тянулись в разные стороны и заканчивались на мочках ушей, согнувшихся, словно лепесток цветка. Расширившимися глазами Виктор смотрел на человека, которому края губ оттянули в стороны,
Глава 15
Тоня сидела на стуле в углу кухни, вся сжавшись. Следователь напротив нее заполнял на столе какие-то бланки, а в остальных комнатах слышался шум выдвигаемых ящиков, вытряхиваемых вещей, громких разговоров. Тоня почувствовала запах дыма. Значит, кто-то закурил прямо в доме, поняла она. И хотела встать, но ощутила, что у нее нет сил даже на это. По большому счету, ей было безразлично.
— Хозяйка, где у вас обувь хранится? — спросил заглянувший в дверь молодой паренек лет двадцати.
— В кладовке, на полках лежит. В бумагу завернута, — зачем-то добавила она.
Парень исчез. Через пару минут в дверь просунулась другая голова.
— Иван Ефремыч, — позвал вошедший, — иди, покажу кое-что.
Следователь встал, не взглянув на Тоню, и вышел из комнаты.
Из окна она видела, как следователь ходит по участку, пристально рассматривая что-то на земле, а другой мужик фотографирует. Потом оба скрылись на крыльце. Оттуда раздались голоса, и она поняла, что тело до сих пор не увезли. «Чего они ждут? — подумала Тоня. — Пока он совсем замерзнет?»
Она вспомнила, что Аркадию Леонидовичу уже все равно, и ее передернуло.
Краем сознания она не воспринимала происходящее. Тело она не видела, потому что Виктор запретил выходить на улицу, и временами ей казалось, что он ошибся, перепутал, потому что она только вчера видела хирурга на его участке, выгуливающего трех песиков, и он помахал ей рукой и что-то крикнул, но она не разобрала, что именно. Только удивилась, что он не в клинике. А утром Виктор сказал, что тело… Она попыталась вспомнить, что же он такое сказал… Изуродовано. Да, тело изуродовано, сказал он, не надо на него смотреть. И невозможно было представить, что человек, который вчера махал ей рукой, сегодня лежит, изуродованный, на их крыльце. Тем более что она его не видела.
В прошлый раз, когда она нашла Глафиру и моментально решила, что причиной ее смерти является она, Тоня, так как что-то неизвестное, необъяснимое произошло у колдуньи, она испытала ужас. Чувствовать себя виноватой и не понимать, что происходит, было невыносимо. Но тяжесть ушла, когда участковый сообщил об убийстве. Кажется, она тогда даже рассмеялась от радости. Впрочем, нет, не рассмеялась.
А сейчас она не испытывала ничего, кроме отупения. Последнее время это состояние настигало ее все чаще и чаще. Оно навалилось вязким облаком и теперь, когда она в одну долю секунды после слов Виктора вспомнила, что только вчера ходила к Антонине взять еще проклятого зелья. С другой стороны, ведь колдунья попросила только деньги…