Время своих войн-1
Шрифт:
Пелагея на мгновение ахнула, а потом сообразила, что дурят.
– Сходила бы лучше - огурчика принесла... Можно и не торопясь...
– Ага - сейчас! Сиськи утромбую, свисток намалюю и пойду!.. Сиротки?
– в который раз спрашивает Пелагея, словно все еще не верит.
– Сиротки!
– горестно подтверждает Седой, смотрит, вздыхает, но как-то неправильно радостно.
– Тут и к бабке не ходи - сиротки! А иначе были бы здесь?
– Хотенье причину всегда найдет. Только тебе и радуются. При родителях получил бы гарбуза,
– Всякому добру нужен хозяин.
– Не всяк, что на хозяйстве, хозяйствовать умеет! До них за кем-нибудь ухаживал?
– Вот те крест - только за скотиной!
– уверяет Седой и тут же сомневается - Или тебя тоже считать?
– А тряпкой по роже?
Малый смех - не велик грех...
– Когда женщина молчит, слушал бы ее и слушал.
– Ладно баюкаешь, а сон не берет.
– Не всяк орущий имеет право голоса!
– И про вашу спесь пословица есть!
– Свободу тебе выбора типуна на язык!..
Пошли бодаться присказками. Пелагея Седому каким-то боком родня, но едва ли погодка - помнит его еще босоногим, пытается наставлять и сейчас, и оба, словно с того времени не могут и остановиться, отставить детство, продолжают давнюю нескончаемую игру-спор, к всему лепя определения, которые по негласному уговору нельзя повторять. Русский язык богат, как никакой другой, и вероятно лишь по причине того, что его невозможно обокрасть, его убивают, словно все еще работают "расстрельные тройки" Троцкого, тайком изымая, приговаривая, пряча слова навсегда - без права обжалования, "без права переписки".
Седой возвратившись домой, первым делом снимает с полки один из толстых, тяжелых, еще дореволюционных томов словаря Даля, открывает наугад - любой странице, и погружается в полузабытые слова, наслаждаясь их простой ясной красотой и силой. И словно впитывает с ними в себя их здоровье, дух и мощь.
Русский язык благодатный, мягкий, озорной, щедрый, бесхитростный, чистый, гибкий, искрометный, насмешливый, образный, роскошный, свободный, усладительный, сочный, чудный, горячий, сердечный, мятежный...
– Молвя правду, правду и чини!
– Твоя давно в починке нуждается!
– Велик кулаками, да узенек плечами!
– Модная пенка с постных щей!
– Пряди свою пряжу!..
Русский язык: язвительный, свежий, мощный, богатый, неповторимый, дерзкий, крепкий, многогранный, самобытный, острый, естественный, народный...
– С благим концом я к вам, Пелагея Абрамовна!
– Не выкобенивайся! По делу, али как?
– Договорился я - деньги "на сиротство" будут перечисляться. Пока в конвертах, потом, если будет в государстве порядок, то переводами, либо на сбережение, с которого рекомендую снимать сразу. Это пенсия за цвет.
– Как это?
– озадачивается Пелагея
– Цвет у них к нашим местам неподходящий. Слишком броский, если днем на снегу. Вот за это и будут платить - с черного фонда. Паспорта им
– Опять уезжаешь?- угадывает происходящее Пелагея.
– Куда собрался, кобель старый? Не нагулялся? Если в Африку - не надумай еще оттуда везти! Люди не поймут!
Седой, будто не замечая неумного бабьего вмешательства в мужские дела, терпеливо продолжает про свое официальное.
– Свою избу и заимку на них переписал. Пропаду - пусть живут. Еще... Нет, до чего же глазу приятно!
– заглядывается Седой.
– По темному-то их не разглядишь. Когда любоваться?
– Не фиг по ночам на сеновале...
Седой первым делом выучил фразе: "Люби нас черненькими, а беленькими всяк полюбит!", слушал ее всякий раз с удовольствием, и поступал согласно ей. Весна всякого червяка живит, включая того, что в штанах, но в это лето Седой сам себе удивлялся, словно настала весна для него. Пусть трижды в год лета не бывает, и "Бабье лето" тоже не лето - так, всплеск природы, который, как у всякой бабы, может быть, а может и не быть, но "Лето мужика" - дело особое, малоизученное. Черненьких радовал, сам радовался...
– А когда еще?
– удивляется Седой.
– И где? От сена самый дух и здоровье. Для чего, ты думаешь, тебе на Семеновских гривах было выкошено, сушено и свезено? Ведь, много ближе есть, да хотя бы у самого дома - смотри какое травье!
– Делать тебе не хрен!
– Делов, я тебе скажу, по самый хрен, - лениво отбрехивается Седой, глядя как Уголек окатывает Сажу с ковшика.
– Но помочь надо... В смысле - "ему". Очень полезное сенцо. Жаль, сроку у него до полугода - эффект слабеет. Так что, уже в зиму скармливай скотине, не сомневайся. А хочешь - сама ешь!
Лениво перехватывает руку с тряпкой.
– Не замай! Авторитету уронение не позволю... Испортишь девок!
И уже совсем серьезно.
– Призываются на службу, тут как хошь! И короче, ты помаленьку заканчивай свое фазендное рабоимение - им переселяться.
– Не круто забираете?
– По уставу!
– Это Домострою, что ли?
На такое Седой способен вжарить не хуже иного профессора:
– Тормози! Фемизма, фригизма и прочего "фе" на вверенной мне Михеем территории не потреплю! Всякой женщине положен как свой перпендикуляр, так и плоскость. Последнее знать и иметь в годы половозрелости.
Но Пелагеевы речи - а тут словно затычку сбил, попробуй теперь заткни!
– Вот-вот!
– вправлял Седой свое привычное "вот-вот" под всякий абзац, вроде как соглашаясь.
– Речь невыпасенная!
И еще:
– Пусти бабу в Рай, она и корову за собой потащит!
Добрая кума годна и без ума... Но уходя Седой всякий раз сомневался - а выиграл ли в очередной словесной дуэли?
– У кого палка, тот и капрал!
– как последний аргумент, выдавал на гора естественное природное превосходство мужской нации над женской...