Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди
Шрифт:
Что же до Руси, то тут все было «в руках» самого Святослава: нужно было не продолжать дело княгини Ольги, а создать механизм разрушения, цель которого состояла бы в возвращении Восточной Европы к состоянию как в VIII веке. Пожалуй, план был еще страшнее: все же восточнославянские племена между собой почти не воевали, а Святославу нужно было погрузить Русь в междоусобный хаос. Именно с этой целью он и рассаживал своих сыновей по «провинциям». Собственно, именно с этой акции 970-го года и начинается история «удельных княжеств». Из этих посаженных по уделам Руси князей нам известны только трое, их имена сохранил для истории Нестор. Почему именно их? Владимир Святославич – поскольку именно он окажется победителем, именно он совершит официальный переход к христианству, и именно его наследники будут править Русью (в конечном счете, именно по поручению правнука св. Владимира, великого князя Святополка Изяславича, Нестор и станет писать свою знаменитую «Повесть временных лет»). Ярополк Святославич – поскольку он и обеспечивает преемство власти на Руси в доме Рюриковичей, т. е. он Нестору необходим как связующее династическое звено между Святославом и Владимиром. И, кроме того, Нестор не мог обойти то, что было в живой памяти его современников: трагическую гибель Ярополка в 980 году, виновником которой был именно Владимир, правда, тогда еще пребывавший «во мраке языческого невежества». Олег Коростеньский – потому, что именно он своим убийством Люта Свенельдича в 976 году спровоцировал усобицу Святославичей. В этой усобице участвовали и иные, более мелкие, «удельные князя», тоже Святославичи. Но Нестор их именами пренебрег, они только бесславные статисты в истории. Возможно, Нестор просто не захотел «обременять» биографию будущего крестителя Руси.
Владимир Святославич на то время – еще язычник (таинство крещения смоет с него грехи предыдущего периода), однако для характеристики его как человека довольно и
Впрочем, может быть и другое «прочтение»: иных Святославичей, кроме тех, что приведены в летописи, нет, а есть огромное пространство Руси, находящееся вне зоны контроля трех юных Рюриковичей (тех, что и упоминаются Нестором в летописи). И именно этот факт – уход из-под контроля этим «сакрализованным» Нестором правящим кланом значительной части территорий Киевской Руси (т. е. фактически исчезновение этого государства) – вынуждает летописца к молчанию. Правда, тогда не совсем понятно, чего, собственно, так сильно испугались Владимир и Добрыня после поражения Олега Святославича под Овручем (так сильно, что даже «бежали за море»: такая спешка сродни панике)? Ведь между Древлянской землей и Новгородом лежала почти вся Восточноевропейская равнина, являвшаяся буферной зоной, отделявшей Новгород от владений Ярополка Святославича. Эти огромные территории предстояло еще покорять. Это процесс долгий и затратный, причем, с неопределенным финалом. У Владимира с Добрыней должно было быть достаточно времени и для политического маневра, и для организации многочисленной оппозиции Киеву, и для найма варяжской дружины. Однако, как видно из летописного текста, времени не было вовсе. Такое ощущение, что одним сражением при Овруче воевода Свенельд (а именно он возглавлял полки Киева) буквально «положил в карман» Ярополку всю Русь за исключением лишь Новгорода. Какое этому можно найти объяснение? Трусостью племенных вождей? Вряд ли стоит столь уничижительно думать о наших предках. Скорее всего, после Овруча удельные Святославичи признали старшинство Ярополка. Почему этого не сделал Владимир – вопрос отдельный. Но видно, что он занимает в этом клане Рюриковичей какое-то особое место, как-то он не до конца, так сказать, «вписывается» в иерархию этого клана.
Святослав, однако, сильно просчитался, покинув Русь и вторгнувшись вторично на Балканы, впрочем, отличный тактик, он никогда не был стратегом. Гибель императора Никифора Фоки (случившаяся в тот же год, что и мирная кончина княгини Ольги) не обрушила власть в Константинополе, а восстание Варды Фоки не смогло разорвать на части империю и было подавлено. В течение уже 970 года византийцы разбили и отбросили за Дунай мадьяров и нанесли поражение армии Святослава под Адрианополем. В следующем году пришлось столкнуться уже с главными силами империи во главе с новым императором Иоанном Цимисхием. Выдающийся по дарованиям и по опыту полководец и император Иоанн демонстративно отправил огромный флот к устью Дуная, и, убедительно имитировав главный удар с севера, вынудил Святослава бессмысленно сидеть в Доростоле, а союзных ему болгар – в Преславе: проходы в Родопских горах, обычно столь роковые для византийской армии, оказались свободными и именно в них устремилась весной 971 года огромная и отлично организованная армия империи. Блистательный блицкриг «Пасхальной войны» свидетельствует о полководческом таланте императора, близком к гениальности. Иоанн Цимисхий уже одной этой войной может быть не только вписан в анналы военной истории, но и числиться в первом ряду величайших военачальников древности. Оказавшись в одиночестве, Святослав потерпел поражение под стенами Доростола, растратил все свои силы в трехмесячной обороне этой дунайской крепости, в неудачных попытках вырваться из блокады и, наконец, был вынужден, находясь в состоянии полной безвыходности, пойти на мирные переговоры. К его удивлению, византийцы позволили остаткам армии Святослава уйти из Доростола и без потери чести избегнуть неизбежной при ином повороте событий гибели. Странное со стороны ромеев великодушие, в котором империя ранее не была замечена! В отличие от Святослава, император Иоанн был в той же мере полководцем, в какой был политиком. В обеих ипостасях он являл собой явление исключительное. Императору не нужна была «сакральная кровь правителя», которая бы пропастью на долгое время отделила Русь от Византии. Империя слишком нуждалась в своем единственном союзнике, тем более что действенность этой помощи многократно подтверждалась на протяжении более чем полувека. Что же до Святослава, который был непримиримым грекофобом (а болезненно уязвившие его события на Дунае в 971 году Святослава только укрепили в этом его настроении), то его гибель Иоанн считал (и справедливо) неизбежной: без армии и без магического ореола победителя князь станет легкой жертвой своих многочисленных врагов. И что очень хорошо понимал император Иоанн, так это то, что Святославу никто не будет рад на Руси. Расчленив Русь, Святослав не оставил себе шанса на возвращение. Дело даже не в его сыновьях, слишком молодых, неискушенных и являвшихся не столько реальными правителями, сколько символами власти в своих уделах. Дело в их окружении, т. е. во влиятельных членах «Большой дружины», которые расселись по уделам и вошли во вкус реальной власти. Логично предположить, что свои «Добрыни» были у каждого из Святославичей.
Кстати, упрочению сепаратизма, заложенного Святославом, как раз должна была весьма способствовать война с Византией, во время которой приостановилась масштабная торговля с Константинополем, ведь при таком обороте дел Киев переставал быть нужен уделам. Древнерусская экономика позволяла обойтись без торговли. Правда, это сильно ударило по благосостоянию всех групп населения, но это активизировало внутренний товарообмен и заставило искать иные пути для внешней торговли. Второе само по себе было закономерно и неизбежно, однако именно 970-е годы оказались для этого малоблагоприятны. Северная Европа представляла собой на то время унылое и бесперспективное зрелище по причине тотального разорения норманнами, продолжавшегося много десятилетий подряд. Кроме того, выход на Балтику через Волхов и Ладогу ревниво оберегал Новгород, желавший пользоваться им монопольно. Выход же через Западную Двину столь же ревниво охранялся варяжскими конунгами, создавшими Полоцкое княжество. Движение на Польшу и Германию по речным и сухопутным путям, казалось бы, было развито еще при княгине Ольге, но кончина Оттона Великого в 973 году спровоцировала многочисленные войны по всей Центральной Европе, в том числе и в Польше. Польша, кстати, именно в год кончины Оттона I стала вассальной частью созданной им Священной Римской империи, и именно по этой причине основатель Польского государства Мешко I стал не королем, а лишь «маркграфом», что полякам было неприятно. Поляки гордятся войнами, которые вел с германскими баронами Мешко I, но это были войны, в которых Мешко I приходилось отбиваться от агрессии подобных себе германских синьоров, а равно и своих вассалов. Часть из них не желала мириться с принятием Мешко I христианства, иная часть не прощала предательства, поскольку Польша стала частью созданной Оттоном Германской империи [13] , и почти все были против претензий Мешко I на единовластие.
13
Польша не была частью Священной Римской империи в прямом смысле, как провинция или даже штат. Польша стала скорее «сателлитом», зависимым государством, способным, при усилении центральной власти, выходить из союзнических отношений с империей и даже воевать с ней, что можно будет наблюдать в первые десятилетия XI века – прим. ред.
Войны повсеместные и междоусобные, в которых причины религиозные совмещаются с этническими и статусными, – крайне неподходящее время для поиска торговых путей. Пути на восток по Волге на Каспий, к Персии, Ширвану
Конечно, грозных хазаров более не было, но Булгарское царство, располагавшееся на месте слияния Камы с Волгой, тоже было нешуточной преградой. Известно, что Владимир Святославич в первую часть своего правления будет много воевать с волжскими булгарами и только в 995 году заключит с ними мир. Именно то, что привычному торговому пути на Византию не нашлось быстрой замены, и создало в уделах серьезный кризис, угрожавший власти удельных элит и вынудивший Святославичей (во всяком случае, подавляющее их большинство) «пойти на поклон» к сидевшему в Киеве князю Ярополку и фактическому правителю воеводе Свенельду. Отсюда и годовая пауза, зафиксированная Нестором, между гибелью Святослава и тем, что «начал княжить Ярополк». Под последней фразой нужно понимать не простое княжение Ярополка в Киеве (на этом месте он сидел еще с 970 года), а именно «великое княжение», т. е. восстановление (хотя и очень условное) Древнерусского государства. Акцентируем: в 973 году Киевская Русь восстановилась, но в очень «условном» единстве. Если до реформ Ольги Мудрой Русь представляла собою скорее племенную конфедерацию, то теперь она представляла собою «конфедерацию удельных княжеств».
Святослав сравнительно спокойно ушел с берегов Дуная. Византийцы выполнили все свои обещания: не преследовали остатки святославова войска и снабдили его продовольствием. Добравшись до Белобережья, Святослав остановился и решил именно здесь перезимовать. И в этом есть какая-то странность: место для зимовки было выбрано малоудачное, продовольствия же для долгой стоянки было слишком мало. Нестор объясняет это тем, что печенеги «заступили пороги» на Днепре, а оставшихся сил у Святослава было недостаточно, чтобы отбить их нападение. Тут Нестор признает тактическую ошибку князя, который двигался на лодьях, а не по суше, как советовал воевода Свенельд. Однако, что могла изменить зимовка в Белобережье? Неужели Святослав надеялся, что печенеги отойдут от днепровских порогов, если их предупредили, что, мол, «вот, идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных без числа»? Кстати, по свидетельству Нестора, предупредили печенегов болгары (в летописи – «переяславцы», т. е. жители Преславы на Дунае – столицы Болгарского царства; имеется ввиду, видимо, не вообще народ, а болгарская знать). То, что печенегов могли предупредить «переяславцы», не удивительно: Святослав много горя и разорения принес в Болгарскую землю, был безжалостен и свиреп, намеревался создать на этой земле свое воинственное государство. Однако, о каких таких «богатствах» и о «пленных без числа» идет речь? Святослав потерпел на Дунае страшное поражение и потерял почти всю свою армию, он смог вырваться из окружения только по странной (и, в сущности, коварной) благосклонности императора Иоанна. Быть может, болгары лгали, мотивируя к нападению на «малую дружину» Святослава? Но какой в этом смысл, если печенеги, союзники Византии, были в реальном положении дел отлично информированы? И потом, именно как союзники Византии печенеги обязаны были выполнить условие заключенного под стенами Доростола мирного договора и обеспечить «золотой мост», т. е. беспрепятственный проход остатков войска Святослава на Русь. Было бы невероятным, если бы святославовы послы не отметили это обстоятельство на переговорах. Впрочем, в отечественной историографии привычно вешают на печенегов «всех собак», а в массовом сознании едва ли различима разница между угро-финами с тюркской и арийской примесью, каковыми были печенеги, с чистыми тюркютами, каковыми были половцы-кыпчаки, и с монголо-татарами. Но если печенеги замыслили злодейство, то отчего сидели на Днепровских порогах? Мерзли в заснеженной степи и, между прочим, могли так и не дождаться Святослава. Ведь он мог уйти на север, вверх по Днестру. Всего через день перехода Святослав вступил бы в Восточные Карпаты и в них оказался бы совершенно недоступен для печенежской конницы. Кстати, примерно половина из остановившихся в Белобережье так и сделала: их увел этим путем воевода Свенельд (последний из выдающихся военных ярлов, участвовавших в войне на Дунае), и они благополучно добрались до Киева. Мог Святослав пойти и на лодьях вдоль Черноморского побережья, и в Днепровском лимане свернуть не в русло Днепра, а пойти вдоль Тавриды, ведь в Крыму после 965 года он создал анклав, которому предназначено было стать основанием того собственного государства Святослава, что держало бы под контролем весь Черноморский регион. И в том, и в другом вариантах малая дружина Святослава оказывалась бы в недосягаемости от печенегов.
Да, Святослав мог уйти в Киев по Днестру, но не ушел. Очевидно, не хотел идти в Киев. Мог уйти в Тавриду, но опять-таки не ушел. Он явно чего-то опасался. Сидел всю зиму в Белобережье, словно на юру, открытый всем ветрам, и не опасался отчего-то печенежской конной рати. Сидел в Белобережье и словно чего-то ожидал, и никак не мог принять окончательное решение. А когда все же решение принял, оно оказалось самоубийственным.
Прежде всего, почему печенеги ожидали Святослава на Днепровских порогах, а не атаковали его во время стоянки в Белобережье? Это для Святослава продвижение через степь, по причине отсутствия лошадей, была затруднительна, но не для печенегов. Позиция же Святослава в Белобережском лагере была столь же уязвима, как если бы он вышел из лодий на порогах близ острова Хортица. Более очевидно, что они и не собирались воевать со Святославом. Возможно, что их вообще не было зимой близ берегов Днепра. А выход их к Днепровским порогам по весне мог объясняться очень просто – договор Иоанна Цимисхия и Святослава означал окончание военного конфликта между Русью и Византией и, соответственно, возобновление торговли. Это значит, что вновь по весне 972 года начал бы функционировать торговый путь Киев-Константинополь. А мзда с этого пути – существенный печенежский гешефт. Отчего в нашем сознании укоренилась мысль, будто печенеги только и делали, что грабили на порогах торговые караваны? Если бы это было так, то путь «из варяг в греки» быстро захирел бы. Но он, наоборот, процветал, и вместе с ним процветала Киевская Русь. Не логичнее ли согласиться с тем, что печенеги были не менее прочих заинтересованы в этом транзите и как раз обеспечивали его благополучный проход по своей территории? Естественно, не безвозмездно, поскольку транзит – предприятие коммерческое и с него получали доход все его пользователи и участники.
Далее: почему же Святослав остановился в столь неудобном месте, как Белобережье? Найти удобную позицию для лагеря в этом плоском северо-западном углу Черноморского побережья практически невозможно. А ведь Святослав после огромных потерь на Дунае должен был быть чрезвычайно осторожен. Местность открытая. Строительного материала для укрепления лагеря в обозримом пространстве нет. Продовольствие есть только то, что получено от византийцев, и оно быстро кончается, а найти иного опять же неоткуда. Очевидно, что нападений со стороны Святослав не опасался. В самом деле, чего боятся? Мирный договор с византийцами означал и мирный договор с печенегами, поскольку они – союзники Империи, положения договора действительны и для них. Правда, Иоанн Скилица в своем «Историческом синопсисе» говорит, что печенеги были очень недовольны мирным договором императора со Святославом. А более всего тем, что князю предоставляли «золотой мост». Святослав, исходя из того положения, в котором он находился, печенегов опасался и просил византийцев, чтобы они непременно направили печенегам посла: византийцы дали на это согласие, взяв на себя обязанность договориться с печенежскими вождями, чтобы они на остатки свтославова войска не нападали (в каком же плачевном состоянии пребывала некогда грозная армия Святослава, если теперь приходилось опасаться даже печенегов и прибегать к заступничеству византийцев!). Скилица утверждает, что император немедленно отправил к печенегам в качестве посла епископа Феофила Евхаитского, одного из участников переговоров под Доростолом. Далее возникают разночтения: тот же Скилица полагает, что печенеги могли не послушаться византийского посла (что крайне маловероятно), в отечественной же историографии утвердилось мнение, будто бы посол сам подстрекал печенегов к нападению на русов (и это тоже маловероятно: кстати, русские летописи нигде не обвиняют византийцев в подстрекательстве).
Само же место остановки указывает на возможность амбивалентного развития событий. Первый вариант – возвращение в Киев: это можно было сделать и по Днепру, и по Южному Бугу и, что еще ближе, по Днестру. Второй вариант – уход в Крым, где Святославом было заложено основание его военного государства, призванного быть доминионом на Черном море. Но, надо полагать, уверенности, что его примут с радостью и в том, и в другом случае, у Святослава не было. Скорее, зимовка в Белобережье означала политический, да и биографический тупик Святослава. Неудача на Дунае похоронила идею грабительского государства в Черноморье. Оставалось разве что возвращаться в Киев. Правда, в Киеве он тоже был не нужен: что могли ожидать киевляне от озлобленного неудачами Святослава, кроме погромов, репрессий и разорений? То, что в будущее Святослава уже мало кто верил, обнаруживает уход значительной части воинов во главе со Свенельдом. Ушли они как раз по Днестру и вернулись в Киев. Там, в Киеве, воевода Свенельд станет первой фигурой в правительстве князя Ярополка. Если гипотетически предположить, что Святослав все же добрался бы до Руси, то ему пришлось бы скрестить мечи с киевской армией во главе со своим старым боевым товарищем. В этом противостоянии у Святослава оказалось бы очень мало шансов на победу. Дело не только в полководческих талантах Свенельда, но и в огромном перевесе сил, который оказался бы на его стороне, и во всеобщем нежелании видеть Святослава в Киеве.