Время таяния снегов
Шрифт:
В зачетной книжке Ринтына одна за другой становились отличные отметки, и это было приятно. Даже английский язык, который в общем-то давался ему нелегко, был сдан отлично. Ринтын и Кайон не беспокоились за этот экзамен, надеясь, что по дружбе Софья Ильинична Уайт не будет к ним слишком строга. Но дочь Альбиона вдруг заявила, что экзаменовать ребят будет совсем другой преподаватель.
– Я буду к вам снисходительна,– так объяснила она свое неожиданное решение.
Но оказалось, что Софья Ильинична так подготовила своих студентов, что экзаменаторы лишь одобрительно переглядывались, пока Кайон бойко читал Вашингтона Ирвинга.
Кончилась сессия – впереди было лето, долгое, теплое, ласковое, такое непохожее на длинные прохладные дни на берегу Ледовитого океана, когда уже через месяц-полтора ждешь снега и заморозков.
Ринтын продолжал видеться с Машей. Они гуляли по весеннему городу, просиживали на каменных скамьях невских набережных долгие светлые ночи, ходили слушать музыку на концерты в филармонию и оба чувствовали с каждым разом крепнущую близость. И все же бывало, что посреди интересного разговора Ринтын вдруг уходил в себя, и Маша, не понимая, в чем дело, обижалась. А Ринтын не решался сказать ей о своей любви, потому что боялся, а вдруг случится опять то, что было с Наташей…
Еще летом стало известно, что в Ленинградский университет с Чукотки приезжают новые студенты.
Василий Львович преподнес это известие как большой подарок ребятам, да и сам он был рад, что в Ленинграде становится все больше людей с Чукотки.
Много лет назад он приехал молодым учителем в Улак, и вот, наконец, семена, которые он вместе с товарищами посеял, начинают давать плоды.
Кайон сказал:
– Ну, теперь нам будет не так скучно! А кто приедет? Не знаете?
– Нет, Вася, к сожалению, не знаю. Окружной отдел народного образования сообщил только число – два человека. Один из них бывший учитель, а другой, кажется, выпускник педучилища.
– Совсем наш! – обрадованно произнес Кайон.– Жаль, что мы не знаем точной даты их приезда. Мы бы им устроили такую встречу!
Месяц спустя после этого Черуль как бы между прочим сказал Ринтыну:
– А вас из второго общежития спрашивали.
– Кто?
– Какие-то приезжие…
Второе общежитие находилось во дворе филологического факультета, и до него надо было добираться трамваем. Почему-то на этот раз трамвай шел особенно медленно. Хотелось выпрыгнуть и обогнать его.
Ребята влетели в общежитие, проскочили мимо испуганной вахтерши. На лестнице встретился Петя Кравченко.
– Земляков, должно быть, ищете? – догадался он.
– Где они?
– Девушка в пятой комнате, а парень внизу, в третьей.
В комнате № 3 на кровати сидел Саша Гольцев, возмужавший, повзрослевший. Он держал в руках какой-то учебник: уже готовился к вступительным экзаменам. Когда Ринтын и Кайон собирались в Ленинград, их соученик по Въэнскому педучилищу, ленинградец Саша Гольцев отправлялся в дальнее северное стойбище. Там тяжело заболела учительница, ее срочно вывезли, и школа осталась без учителя.
– Это вы? – удивленно произнес он, медленно поднимаясь с кровати.
– А кто мы, по-твоему, такие? – Кайон весело кинулся обнимать Сашу.– Гляди, как потолстел! Много нерпы поел?
– И такая еда была,– с улыбкой ответил Саша.– Хорошо меня кормил родительский комитет!
Селение, в котором Саша работал, было так далеко от района, что зарплата туда приходила сразу за полгода. А в остальное время по постановлению родительского комитета каждую неделю ему приносили свежую нерпу без шкуры и головы, поскольку учитель не ел мозга и глаз.
– Последний раз я тоже получил зарплату за шесть месяцев,– сказал Саша.– Да еще отпускные. Так что я богач и приглашаю вас в честь нашей встречи в ресторан.
Ринтын и Кайон переглянулись: ни одному из них еще ни разу не довелось быть в ресторане. Они смущенно признались в этом Саше Гольцеву.
– Ну, братцы, должен вас похвалить: вы, наверно, самые примерные студенты! Да? Или вам не разрешается посещать рестораны? Есть такой пункт в правилах поведения студентов Ленинградского университета?
– Вроде нет такого правила,– ответил Ринтын.
– Тогда пошли! – решительно сказал Саша.– Заберем и нашу Аню!
Аня Тэгрынэ, эскимоска с мыса Чаплин, и была второй будущей студенткой. Когда Ринтын с Кайоном уезжали из педучилища, она только перешла на второй курс.
– Ой, как вы изменились! – радостно сказала Аня, разглядывая друзей.– На улице встретила бы – не узнала.
– Собирайся,– сказал Саша.– Идем в ресторан.
– В ресторан? – переспросила она.– Пойдем! Никогда не была в ресторане!
– Эти горожане,– с оттенком шутливого презрения сказал Саша, кивая в сторону Ринтына и Кайона,– оказывается, тоже не посещали предприятия общественного питания высшего класса.
Пока шли по Университетской набережной, по Дворцовому мосту, Невскому проспекту, Саша молчал и потеплевшими глазами смотрел на открывающийся отсюда город. Саша покинул Ленинград в тяжелые дни блокады и вот только теперь вернулся…
Чем дольше молчал Саша, тем грустнее становилось Ринтыну: ведь Саша вернулся оттуда, где студеная волна ласкает ледяную гальку, над волнами летят птичьи стаи, и над всем огромное, ни шпилями, ни куполами, ни высокими домами – ничем не ограниченное небо. Наверное, нет ничего лучше, как возвращение на родину!
Первый ресторан на пути был “Кавказский”, недалеко от Казанского собора. Несколько ступенек вели в подвальное помещение. Ребята постояли, не решаясь войти. Время от времени распахивалась дверь, и швейцар в таких же галунах, как и университетский, выпускал вместе с острым запахом восточных блюд очередного посетителя.
Саша Гольцев виновато сказал:
– Ребята, а ведь я тоже никогда не был в ресторане…
– Может быть, просто пойдем в нашу “академичку”? – малодушно предложил Ринтын.– Там тоже найдется выпить.