Время убивать
Шрифт:
— Мы что-нибудь придумаем.
— Я не хочу, чтобы из-за вас жизнь моей дочери пошла кувырком! Но я не могу допустить, чтобы из меня высосали всю кровь.
Я поднял свой серебряный доллар и кинул его в карман. Я не мог заставить себя поверить, что именно он прикончил Орла-Решку, но в то же время я не мог исключить и такую возможность. Однако роль, которую я вынужден был играть, мне уже порядком надоела. Я отодвинул кресло и встал.
— Итак, что скажете? — спросил Прагер, видя, что я собрался уходить.
— Я свяжусь с вами.
— Сколько же мне теперь придется платить?
— Пока не знаю.
— Я буду давать вам столько же, сколько ему. Ни долларом больше!
— И как долго вы намерены мне платить?
— Я вас не понимаю.
— Может быть, я найду решение, которое устроит нас обоих, — сказал я. — Тогда я сообщу вам об этом.
— Если вы захотите, чтобы я расплатился с вами одной круглой суммой, могу ли я рассчитывать, что это будет в последний раз?
— Об этом нам и предстоит договориться, — сказал я. — Ждите, я позвоню.
Глава пятая
Я условился встретиться с Беверли Этридж в баре гостиницы «Пьер» в семь вечера. Покинув офис Прагера, я забрел в другой бар, на Мэдисон-авеню. Оказалось, это любимое место сбора рекламных агентов. Гвалт стоял просто оглушительный, возбужденные голоса действовали на нервы. Я выпил пару порций бурбона и ушел.
Проходя по Пятой авеню, я вошел в Собор Святого Фомы и уселся на скамью. Я стал часто заходить в церкви после того, как снял форму полицейского и уехал от Аниты и сыновей. Не знаю, почему меня так влечет именно в храмы. Может, потому, что в Нью-Йорке, пожалуй, только в них можно спокойно предаваться размышлениям. Однако я совсем не уверен, что в одном этом заключается их привлекательность. Можно было бы предположить, что в Божьи храмы меня приводят какие-то духовные искания, но я даже не представляю себе, в чем они могут состоять, эти искания. Ведь я не молюсь, приходя в собор. И еще: я не верю ни в Бога, ни в черта.
И все же, по-моему, нет более подходящих мест для глубоких раздумий. Я сидел в Соборе Святого Фомы и размышлял о Генри Прагере. Но эти мысли не привели ни к каким определенным выводам. Будь у него менее сдержанное, более выразительное лицо, может быть, мне и удалось бы уловить что-нибудь. Но он ничем не выдал своих мыслей. Конечно, если у него хватило ума разделаться с Орлом-Решкой, хотя тот и был начеку, он, несомненно, сделает все, чтобы не дать ни малейшего повода для подозрений.
Мне было нелегко представить его в роли убийцы. Но и вообразить Прагера покорной жертвой шантажа тоже было трудно. Судя по всему, ему не приходило в голову, а я не тот человек, кто стал бы ему это говорить, что он давно мог послать Орла-Решку со всем его «компроматом» куда подальше.
Вряд ли сейчас кто-нибудь стал бы заниматься его делом, в то время как кругом тратится пропасть денег на замазывание куда более серьезных преступлений. Прошло уже несколько лет с тех пор, как его дочь совершила наезд на мальчика. Конечно, какой-нибудь строгий прокурор, получив досье Орла-Решки, мог бы потребовать для нее наказания, но наиболее вероятным исходом дела было бы обвинение в непреднамеренном убийстве и условное осуждение. Словом, теперь ни ему, ни ей ничто не угрожало. Если бы газеты даже раздули этот случай, скандал вряд ли мог повредить его бизнесу или разрушить жизнь его дочери.
В сущности, у Прагера не было достаточно веских оснований, чтобы откупаться от Орла-Решки, а тем более — убивать его. Если, конечно, за всем этим не крылось что-то куда более важное.
Итак, их было трое: Прагер, Этридж и Хьюзендаль. И все они платили достаточно большие суммы Орлу-Решке, чтобы тот молчал, пока один из них не решил заставить его замолчать навсегда. Мне оставалось лишь выяснить, кто именно это сделал.
Признаться, распутывать этот узел у меня не было особого желания по двум причинам. Прежде всего я не мог вести расследование столь же эффективно, как полиция. Достаточно мне было положить конверт Орла-Решки на стол хорошего сыщика из отдела по расследованию убийств, и дело пошло бы куда быстрее. Время смерти, несомненно, было бы установлено точно; я знал его лишь приблизительно, со слов Келера. Полицейские могли бы проверить алиби всей троицы. Могли бы провести допросы с пристрастием, а этого, глядишь, оказалось бы вполне достаточно для выявления преступника.
Смущало меня только одно: убийца, конечно, угодил бы за решетку, но и двое других оказались бы пострадавшими. Их репутация тоже была бы запятнана. Тем не менее я был очень близок к тому, чтобы передать конверт полиции. В конце концов они все-таки не были святыми. Девушка, совершившая наезд и удравшая с места преступления; бывшая уличная девка, отбывавшая, пусть небольшой, но все же срок в тюрьме, и омерзительный извращенец. Но Орел-Решка, руководствуясь своим особым кодексом чести, считал, что не имеет права вредить тем, кто честно купил его молчание. За исключением, естественно, убийцы. С другой стороны, у меня-то не было никаких обязательств перед ними!
Однако прибегнуть к помощи полиции никогда не поздно. Если я потерплю неудачу, то смогу обратиться туда. Пока же я попытаюсь разобраться во всем сам.
Я уже побывал у Генри Прагера, договорился о встрече с Беверли Этридж. Осталось только назначить свидание Теодору Хьюзендалю, а это можно будет сделать и завтра. Так или иначе, все они узнают, что я наследник Орла-Решки и что они по-прежнему крепко сидят на крючке.
Мимо, направляясь в неф, прошла группа туристов. Все они рассматривали дивную каменную резьбу над высоким алтарем. Через пару минут я встал. Выходя на улицу, я посмотрел на ящик для подаяний. У меня был выбор: оказать помощь церкви в ее повседневной работе, поддержать миссионеров в далеких странах или пожертвовать что-то бездомным детям. Я опустил три из тридцати банкнот по сто долларов, которые оставил мне Орел-Решка, в щель ящика с деньгами для бездомных детей. Кое-что в своей жизни я делаю, не задумываясь над причинами. Десятую часть всего, что зарабатываю, я жертвую той церкви, возле которой оказываюсь вскоре после получения денег. При этом я отдаю невольное предпочтение католическим соборам, которые бывают открыты почти всегда.
Собор Святого Фомы — епископальный. Табличка на фасаде гласит, что двери его открыты все дни недели, чтобы прохожие могли здесь укрыться от суматошной суеты Манхэттена. Я думаю, пожертвования туристов с лихвой возмещают гостеприимство священников. Что ж, теперь к пожертвованиям прибавились и триста долларов мертвого вымогателя.
Затем я вышел и направился в сторону жилых кварталов города. Пора почтенной даме узнать, кто стал преемником Орла-Решки. После того, как я сообщу об этом всей троице, моя задача упростится. Останется лишь сидеть и ждать, пока убийца Орла-Решки попытается уничтожить и меня.
Глава шестая
Бар гостиницы «Пьер» освещен небольшими свечами в глубоких голубых подсвечниках, по одному на каждом столе. Круглые белые столики разделяет достаточно большое пространство; при каждом из них стоят по два-три голубых бархатных креслица. Привыкая к полутьме, я старался побыстрее отыскать женщину в белом брючном костюме. В баре было четыре или пять одиноких женщин, но ни одной — в брючном костюме. Беверли Этридж, как оказалось, сидела у дальней стены. Она была затянута в темно-синее платье, шею украшала нитка жемчуга.