Время увядающих лилий

Поляков Влад

А вот раненым противника, которые оказались у нас в плену, предстояло подождать. Сначала свои, а потом уже чужие. И вообще, пусть спасибо скажут, что хоть с опозданием, но окажут действительно хорошую помощь, а не нечто подобное французским коновалам, умеющим только кровь пускать и конечности на живую отпиливать! Хотя и итальянские врачи до совсем недавнего времени не так далеко от них ушли. Народ массово мёр во время операции от боли, после от заражения, да ещё и от неправильных диагнозов. Мрак и ужас, по иному и сказать не получится.

Финита… Сражение окончилось, а поле боя осталось за нами, что по законам этого времени означало однозначную победу. Да и с точки

зрения понесённых потерь — если выбросить за скобки перебежавших на сторону французов или просто убежавших неаполитанцев — мы тоже были в выигрыше. Относительном, конечно, учитывая тот факт, что для нашей армии и армии франко-миланской потеря сотни или тысячи солдат означали совсем разные вещи. И всё же это была победа, сомневаться не приходилось. Поэтому я, отгородившись от творящегося вокруг хотя бы тканью шатра, быстро разбитого, и писал победную реляцию, чтобы с гонцами отправить её в Рим, Родриго Борджиа. Догадываюсь, как ему сейчас… тревожно.

Станет ли лучше после прочтения? Спорный вопрос. Сражение при Реджо-Эмилии выиграно, тут даже злопыхатели возразить не смогут, но вот фокусы неаполитанцев во главе с Альфонсо напрочь разломали составленный заранее план действий. Приходилось импровизировать, используя кинувшего нас союзника как разменную монету на переговорах, которых при всём желании не избежать. Плюс срочная необходимость наводить мосты не только с Анной Бретонской, но и кое с кем другим. И всё это срочно, и всё в режиме предельной секретности. Скучать «отцу» точно не придётся, да и мне придётся вновь крутиться белкой в колесе, пытаясь объять необъятное. А куда деваться? В конце концов, впереди целая жизнь и я заранее подписался на подобные разборки со всеми, кто попробует мне её изгадить.

Не самое короткое письмецо получилось, чего уж там! Даже рук немного устала от так и не ставших мне привычными местных пишущих средства. Впрочем, пофиг. Капнув толику сургуча и запечатав послание перстнем — не кардинальским, а тем, который с гербом Борджиа — я передал его Антонио, одному из солдат, который уже не раз был задействован в доставке ценной корреспонденции.

— Лично в руки понтифика! Пять солдат вместе с тобой. И торопись.

Поклон, выхваченное из руки запечатанное послание и… Мда, действительно быстрый на подъем. Так за то и ценю, ведь каждый хорош на своём месте, что постепенно и выясняется.

— Мы победили! — радостно скалящийся Мигель, до этого момента не напоминавший о своём тут появлении, напомнил о том, что и без него было очевидно. — И теперь у нас ещё больше пушек, чем было до битвы.

— А вот тебе неплохо бы к врачу зайти. Я что, слепой, не вижу, что предплечье кое-как перебинтовано? Так что мигом за качественной врачебной помощью, а то волей кардинала и великого магистра пропишу двухнедельный отдых в постели… без присутствия прекрасных юных девушек. Понял?

— Уже у доктора, тут только мой голос и вообще я тебе померещился, — впечатлился Мигель, но тут же добавил. — К тебе герцог Флорентийский. Довольно-обеспокоенный, сам понимаешь по каким причинам. Его сейчас Бьянка вежливо задержала, он с ней разговаривает, впечатлениями о сражении делится. Ты же помнишь, она ему интересна. Проклятье, она многим интересна!

— Только ей мало кто, особенно в известном смысле, — усмехнулся я. — У синьориты де Медельяччи предпочтения с нашими схожи.

— Да, особенно…

— Так тебя же тут уже быть не должно? Или всё же отправить лечиться без девушек?

Вторичное напоминание о реально страшной для Корельи угрозе подействовало. Эх, и всё то ему нипочём, даже рана. Хотя насчёт последнего

я догадываюсь. Уудя по малость нездоровому блеску глаз, Мигель явно принял то самое обезболивающее, опийную настойку, вот и находится в состоянии… не совсем полной адекватности. Ничего, это не страшно, ведь полный запрет на применения опиатов иначе как в случае ранений был доведён до всех. Расплата за нарушение — удар по кошельку, а в случае рецидива ещё и публичное избиение кнутом. Ну а для тех, кто продаст опий и производные — петля, в которой торгаш отравой будет болтаться до тех пор пока верёвка не сгниёт.

Жестоко? Без сомнения. Только вот иначе нельзя, я слишком хорошо понимал, что такое любые наркотики, к чему они приводят и как в сжатые сроки разрушают личность человеческую. Впрочем, пока такого рода инцидентов не случилось, за что хвала богам и демонам вместе взятым.

Лёгкое шуршанье отодвигаемой в сторону ткани, закрывающей «вход» в шатёр, было едва слышным. Неудивительно, учитывая шум и гам снаружи, причём со всех сторон. И кто у нас там? Ну да, как и ожидалось, пропустив вперёд Пьеро Медичи, следом зашла Бьянка. Выучка и опыт, как ни крути, потому спину старается никому не подставлять, а вот оказаться у кого-то за спиной — это дело совсем другое. При необходимости сия воительница без сомнений и колебаний воткнёт кинжал в спину тому же Медичи и ни на секунду не усомнится. Муками совести тем паче страдать не станет, не с её своеобразной психикой и не самой простой судьбой.

— Герцог…

— Великий магистр, — улыбнулся с ответ Медичи. — Но тут нет даже охраны, вся она снаружи осталась. Поэтому… Скажи мне, Чезаре, что мы будем делать, одержав эту яркую, но не способную остановить французов победу?

— Согласен, неаполитанцы сделали достижение поставленных целей гораздо более сложным. Но ничего не потеряно, кроме, разве что потерь для самого Альфонсо.

— Альфонсо не важен, — отмахнулся Пьеро, скорчив презрительную гримасу. Затем, поискав глазами что-то, на что можно присесть, с опаской приземлился на раскладной стул. Тот чуток скрипнул, но выдержал, что неудивительно, запас прочности у него был немаленький. — Но он привёл сюда тринадцать тысяч солдат, а ушёл с тремя. Тысяча осталась с нами, видя во французах врага, а остальные… Они или разбежались, либо убиты, либо служат короне Франции. Не знаю, что им пообещали, но это и не важно.

— Важно и весьма! Это показывает, что Неаполь уязвим сильнее, чем многие представляли. Сначала Ферранте, а теперь его сын восстановили против себя слишком многих, так ничего и не поняв. Этим и воспользовался ла Тремуйль… а должны были воспользоваться мы. Не успели, моя вина.

— Вина? В чём она вообще может быть…

Сказал бы я Пьеро, да только не хочется раскрывать карты по полной. Недооценил я глубину ненависти к этой ветви династии Трастамара. Думал, что ещё какое-то время ситуация продержится в неизменном состоянии. Ан нет, другие умные люди воспользовались, после чего оставалось лишь принимать новые правила игры.

— Не о том говорим, Пьеро. Сейчас нужно решить, отходим ли мы до Модены или сразу в пределы Флоренции, опираясь на Пизу и другие крепости. Ну и на мою Болонью с севера, Ла Тремуйль может попробовать пойти той дорогой, хотя это далеко не лучший для него вариант.

— В Пизе и Ливорно неспокойно, — скривился Медичи. — Гарнизоны верны, но если города возьмут в осаду, недовольные могут попробовать открыть ворота. Сторонники Савонаролы, сторонники восстановления Пизанской республики, просто противники моей семьи. Я уверен, что без французского золота и слов тут не обошлось.