Время в судьбе: Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси
Шрифт:
Стоит обратить внимание на процитированные выше слова митрополита Владимирского. Он искренне полагал, что новая власть не заберет имущества храма и самого храма, если с ней по-хорошему договориться [50] ; стоит лишь доказать, как много верующих просит у безбожников передать им (верующим) в пользование православные святыни. По логике архиеп. Сергия получалось, что чем больше подписантов, тем им же, подписантам, и безопаснее. Вот уж точно: блажен, кто верует! Митрополит не хотел толкать паству под нож безответственными призывами не отдавать насильственно отнимаемые храмы. Подобное насилие он считал недостаточным основанием, провоцированием исповедничества. Он предлагал предоставить все местному самоуправлению, что в тех условиях означало максимально снять ответственность с центральной церковной власти за возможные антибольшевистские инциденты, дававшие
50
Более корректно говорить о том, что такова позиция самого архиеп. Сергия. Достаточно вспомнить обращения Свят. Патриарха Тихона к пастве о необходимости защиты храмов. – Прим. ред.
На мой взгляд, это весьма для него характерно: он всегда старался добиться «тактической» победы, которая зачастую не приводила к «стратегическому» успеху и в конечном итоге оказывалась пирровой. Парадоксально, но архиеп. Сергия больше беспокоило «провоцирование исповедничества», чем бесперспективный (как показала история не только сталинского, но и более раннего – ленинского периода) путь политического конформизма, пусть даже и под замечательными лозунгами спасения верных.
Братоубийственная бойня, о которой В. И. Ленин безбоязненно рассуждал еще в эмиграции (вспомним лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую), поставила Православную Церковь перед трагическим выбором. Несмотря на то, что искушение было слишком велико, она сумела «встать над схваткой», не поддержав ни одну политическую программу и не разделив ни один политический лозунг боровшихся сторон. Разумеется, Церковь не молчала, когда дело шло о церковных гонителях: еще в январе 1918 г. Патриарх Тихон подписал послание с анафематствованием безнаказанно совершавших заведомо оскорбительные для верующих поступки. И хотя всем было ясно, что подобные действия пользуются поддержкой официальных революционных властей (а зачастую от них и исходят) речь, однако, шла не об атеистических убеждениях этих последних, а о конкретных антицерковных действиях, провоцировавших Церковь.
Таким образом, Поместный Собор, начавший свою работу при Временном правительстве, вынужден был продолжить ее в принципиально иных – враждебных – условиях и досрочно завершить (20 сентября 1918 г.), так и не рассмотрев всех намеченных вопросов: власть конфисковала церковные капиталы и отобрала здания, в которых проходили сессии Собора и квартировали приезжие депутаты. Дальнейшая история государственно-церковных отношений дала еще более яркие иллюстрации того, можно ли было договориться (и стоило ли договариваться) с откровенными богоборцами, для которых любая уступка Церкви – тактический ход, лишь приближавший решение стратегической задачи: полного уничтожения религии. Мероприятия Советской власти 1918–1920 гг. по вскрытию св. мощей и осквернению древних святынь русского народа лишний раз доказали это, в какой-то степени развеяв наивное представление большевиков о «сказочных церковных богатствах».
Аполитичность не уберегла Церковь от погрома. Власть желала разгромить некогда главную конфессию Империи организационно, не без основания полагая, что лишенная централизованного руководства Православная Церковь достаточно быстро перестанет быть серьезным социальным противником и государство легко справится с отдельными оппозиционерами. Сразу разрушить централизованную систему во главе с Патриархом Советская власть, разумеется, не могла: на все нужно время. Понимали это и церковные деятели, вынужденные быстро ориентироваться в водовороте политических событий той эпохи.
По справедливому замечанию Л.Л. Регельсона, Русская Церковь предстала перед суровыми испытаниями «с четырьмя основополагающими установлениями – Патриаршеством, чрезвычайным положением о Местоблюстительстве, принципом свободы политической деятельности членов Церкви и указом о самоуправлении епархий» [51] . Действительно, на случай болезни, смерти или иной причины, в результате которой Патриарх переставал исполнять свои обязанности, в исполнение его обязанностей вступал Местоблюститель, единолично назначить которого Патриарха уполномочил Собор. Не менее важным были и два других решения: соборное постановление от 2 (15) августа 1918 г., по сути объявившее политику частным делом членов Церкви; и указ Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 7 (20) ноября 1920 г., разрешавший епархиальным архиереям воспринимать на себя всю полноту предоставленной ему церковными канонами власти в случае, если отсутствовало каноническое ВЦУ или не было возможности связаться с ним.
51
Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви 1917–1945. М., 1996. С. 71.
Получалось, что накануне величайших в истории Русской Церкви потрясений, высшее Ее руководство организационно подготовилось к предстоящему государственному давлению. Не было предусмотрено только одно: психологическая неподготовленность православной иерархии к самостоятельному (автономному) управлению епархиями без директив и указаний центра. Все это стало ясно еще при жизни Патриарха Тихона, задолго до того, как у кормила церковного корабля встал авторитарный митрополит Сергий.
IV
…1922 год во многих отношениях стал для Православной Российской Церкви годом переломным. Именно тогда власть предприняла попытку разложить Церковь изнутри, разобщить Ее, противопоставив «староцерковников» революционно настроенным иереям. Семена внутрицерковного разлада, подготовленные многолетним негласным противостоянием белого (приходского) и черного (монашествующего) духовенства, взошли не без помощи атеистической власти как раз в тот момент, когда православная конфессия остро нуждалась в единстве и сплоченности.
В 1921 г. большевики, прикрывшись как предлогом страшным голодом, поразившим Поволжье, решили изъять церковные ценности («на помощь голодающим»), в том числе и освященные предметы, предназначавшиеся лишь для церковного употребления. Призывая помогать голодающим, Патриарх Тихон в своем послании 15 (28) февраля 1922 г. напомнил, что сдавать освященные богослужебные предметы – акт святотатства. Разумеется, многие верующие думали так же. Попытка сопротивления насильственному изъятию церковных ценностей в городе Шуе привела к столкновению с властями и была насильственно подавлена. Инцидент этот привлек внимание Ленина, написавшего по данному поводу строго секретное письмо для членов Политбюро.
Заявив о политической выгоде борьбы с духовенством «именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов», пролетарский вождь заявлял о том, «что изъятие ценностей, в особенности, самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, – писал Ленин, – тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать» [52] . Письмо это стало реальной антицерковной директивой: именно с весны 1922 г. можно вести отсчет планомерной государственной работе по развалу церковного управления и всяческой дискредитации официального церковного руководства.
52
Из архивов партии // Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 191, 193.
С мая 1922 г. начинается история так называемого обновленческого раскола, поддержанного «религиозно индифферентной» Советской властью, в мае же вынужденно прекращается активная деятельность Патриарха Тихона, обвиняемого в контрреволюционности, в мае же арестовывается Петроградский митрополит Вениамин (Казанский), еще с лета 1921 г. широко привлекавший духовенство и верующих для борьбы с голодом. В июле 1922 г. митрополит, требовавший от духовенства и мирян выполнения послания Патриарха от 15 (28) февраля об изъятии церковных ценностей и отлучивший «обновленцев»-священников своей епархии – Введенского, Красницкого и Белкова, самочинно образовавших неканоничное Высшее Церковное Управление, был осужден, а в августе – расстрелян. Взаимосвязь перечисленных выше событий не вызывает сомнений: большевики точно выбрали момент атаки и осуществили ее по всем правилам военного искусства. Быстрота и натиск сделали свое дело: очевидно политически ангажированные «революционные пастыри» не без поддержки ГПУ за короткое время стали и постарались укрепиться у кормила терпящего бедствие церковного корабля [53] .
53
Об истории обновленческого движения в русской Церкви см. подр.: Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М., Kusnacht (Schweiz), 1996.