Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Иргендвинд поморщился:
— Честное слово, вот уж это чушь. Мои доблестные предки — как и все люди, чьи правнуки сейчас владеют землями и титулами — были убийцами, предателями, иногда даже ворами и с завидной регулярностью — клятвопреступниками. Также у них имелась плохая привычка травить своих врагов и политических оппонентов самыми изощренными способами. Все это доказуемо. Но сумасшедших среди них не попадалось. Великих черных магов, специалистов по инвольтации и прорицателей советую искать среди представителей самый древних и ныне самых бедных родов. Вот там очень кичатся некими запретными знаниями, простым смертным недоступными.
— Разве Иргендвинды не один из самых древних родов Эфэла? — удивилась Дэмонра. Она сама в генеалогии понимала мало, но вот Рейнгольд в таких вопросах ошибаться просто не мог.
Каниан улыбнулся куда-то в темноту, где шумело море.
— Мои родители, конечно, не оценили бы честности моего ответа. Нет. Мы вписаны в Бархатную книгу всего четыреста тридцать лет. И за последний век трижды оказывались на грани того, чтобы вылететь оттуда.
— Вы отказывали королю в кредите? — все, что Дэмонра знала об эфэлцах, сводилось к тому, что они — нация торгашей, где при бедном как церковная мышь короле ошивается огромное количество банкиров.
Каниан задорно рассмеялся:
— Мы еще в этой книге только потому, что никогда и ни в чем коронованным заемщикам не отказывали. Уверен, губернатор усиленно намекал вам, что мы бывали даже слишком безотказны.
Дэмонра хмыкнула. Губернатор и вправду намекал усиленно. Но спрашивать эфэлца в лоб, приходится ли он бастардом королю или об этом просто болтают, было совсем уж чем-то из ряда вон.
— Намекал. Но я еще не в том возрасте, чтобы серьезно относиться к старческой болтовне.
— Разумная позиция. К сожалению, светает. Боюсь, на этом наша с вами чрезвычайно любопытная беседа должна закончиться. Если вас с утра кто-то заметит на пустынном пляже в моем обществе, вам придется попрощаться с репутацией, а мне — с надеждой убраться из этой дыры без очередной дуэли. Если позволите дать вам совет, сводите мужа к врачу. Это иногда помогает, — вполне доброжелательно сказал Иргендвинд на прощание.
— Из уважения к вам не посоветую балерину пристрелить. Но что-то же надо с ней сделать, — улыбнулась Дэмонра в ответ.
— Знаете, у меня на родине очень широкое понимание слова «меценат». В лице Изольды я поддерживаю находящийся в упадке балет.
Дэмонре оставалось только усмехнуться и откланяться.
Они пошли в разные стороны, поскальзываясь на серых камнях. Шагов через десять нордэна обернулась.
Иргендвинд, разумеется, и не думал смотреть ей вслед в лучших традициях сентиментального романа. Он, прихрамывая, шел по самой кромке прибоя, четко выделяясь на фоне светлеющего неба.
Дэмонра отвернулась, ощущая малопонятную, ни к чему конкретно не относящуюся грусть.
А пять часов спустя она разорвала конверт с калладским штемпелем и, пробежав глазами первые строчки письма, уронила его на пол.
«Здравствуй, Дэмонра! — старательными округлыми буквами писала Магрит. — Спасибо за открытки, они чудесные! У нас все хорошо. Погода замечательная. У нас солнечно и ветрено…»
Когда Рейнгольд вошел в комнату, он увидел Дэмонру, сидящую на полу спиной к нему. Плечи нордэны дергались, словно она смеялась, но Зиглинд никогда не отличался оптимизмом. Хохотала Дэмонра обычно в голос, а теперь она молча давилась всхлипами.
Разгадка нашлась в шаге от загадки: на ковре валялось распечатанное письмо.
Дэмонра была не из тех людей, кого следовало прижимать к груди и успокаивать, ничего хорошего из этого бы гарантированно не вышло. Через несколько минут нордэна успокоилась сама. В последний раз шмыгнула носом, утерла красные глаза, поднялась сама и подняла письмо. Рейнгольд молча пронаблюдал, как она дочитывает его, потом тихо спросил:
— Он умер?
«Он» не нуждалось в уточнениях. Рейнгольд хватало ума не ревновать жену к человеку, с которым у той, по большому счету, не имелось ровно ничего общего. Тем более, если этим человеком являлся тридцатисемилетний маг, которому не так уж и долго оставалось ходить по земле. Правда, он испытывал какое-то извращенное любопытство, думая, стала ли бы она так же убиваться над его, Рейнгольда, смертью.
— Нет, — после паузы ответила Дэмонра. — Он не умер.
— Что тогда произошло?
— Ничего.
— Это «ничего» требует твоего присутствия в Каллад?
— Да.
— Я достану билеты.
— Ты самый благородный человек на свете, ты знаешь? — судя по тону, это никак не было комплиментом.
— Я просто знаю, что иначе их достанешь ты, и тогда у нас обоих будут проблемы. Я получил ответ. Спасибо моей сыпи и твоей бдительности, мы можем вернуться.
Глаза нордэны испуганно распахнулись:
— Что? Вернуться? Рэй, что с тобой? Это так опасно?
— Нет, — сказал чистую правду Рейнгольд. Если его подозрения соответствовали действительности, то опасности это не представляло. От этого просто всегда умирали. Но для таких смелых выводов следовало предварительно проконсультироваться со столичными светилами медицины. Мать, к гадалке не ходи, собрала уже целый консилиум.
— Ты можешь взять билеты на сегодня?
— Могу.
— Мы скоро вернемся, я тебе обещаю.
Рейнгольд посмотрел в окно, за которым блестело в солнечных лучах лазурное море. Он почти не сомневался, что видит это в последний раз в жизни, но ни о чем не жалел.
— Конечно, вернемся.
«И будем жить сто лет. И умрем в один день. И над нашими могилами даже зимою будет цвести шиповник. Ты сама-то в это веришь, радость моя?»
Дэмонра вихрем влетела в квартиру Зондэр, впустив за собою уличную пыль, паровозную гарь и тревогу. Клацнула дверь, грохнула снесенная тумбочка, упала напольная вешалка, и рыжая нордэна явилась перед обитателями дома во всей своей несколько подпорченной долгим пребыванием на солнце красе.
Зондэр стоически проигнорировала разгром в прихожей и с большим самообладанием поинтересовалась: