Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Репутации и пяти поколениям предков, не осквернявших себя нарушением этикета, предстояло отправиться на свалку истории, к развенчанным философам-идеалистам и куртуазной любви.
— Нет, я как раз ищу Витольда Маэрлинга, — четко произнесла Зондэр. Ей хотелось быть уверенной, что повторять не придется. — Я его начальник, — добавила она, показывая метрику. Зондэр так до конца и не поняла, что подействовало на охранника сильнее: наглость тона, запись «майор» в графе «род занятий» или ее типично нордэнское имя, но тот, нахмурившись, освободил ей дорогу:
— Его сиятельство виконт Маэрлинг находится в четвертом зале. Я… я убедительно прошу вас постучать, прежде чем войти и… и не предавать данный случай огласке.
Зондэр поморщилась. Всю свою тридцатитрехлетнюю — и весьма приличную по современным меркам — жизнь она только и мечтала о том, как бы засветиться в светских хрониках, будучи застуканной в отдельных комнатах ресторации за компанию с Маэрлингом и парой специалисток широкого профиля.
«Чья-то карьера начинается с борделя, а чья-то на нем кончается».
Майор Мондум сцепила зубы и против всех правил тактики пошла в одиночку штурмовать возвышенность, где окопался многократно превосходящий силами противник.
«Как ни греет родной очаг, Далеко уведут дороги. Все уходит и все не так. И беда уже на пороге…»Зондэр вздрогнула и застыла. Это казалось невероятным, но из-за двери четвертого номера вместо слащавых шансонеток лилась едва ли не самая народная калладская песня, бескрайняя, как его снежные просторы, и заунывная, как дорожная тоска тех, кто пытается эти просторы пересечь.
«Все уходит и все не так», — глуше и тише пропел Витольд. «А беда уже на пороге», — вторил ему женский голос. Зондэр полжизни мороз продирал от этой простой констатации всесилия рока, но у поющей был слишком тонкий и нежный голосок для такой песни. С таким голосом следовало петь про розы и соловьев, но никак не о судьбе десяти с лишним поколений калладских мальчиков и девочек. Мондум прислушалась.
«Шашку верную наточи», — подсказал Витольд самое известное в Каллад лекарство от всех бед.
«Далеко уведут дороги», — снова посулила девушка.
«Плачет мать, а отец молчит», — продолжил старую как мир историю Маэрлинг.
«И беда уже на пороге…»
Зондэр сузила глаза. Она не считала себя сентиментальной, но этот напев всегда вышибал у нее слезу.
Так скорее седлай коня — Далеко уведут дороги. Больше медлить нельзя ни дня: И беда уже на пороге… Третий день словно ночь снега — Далеко завела дорога. Жизнь не так уж и дорога — Прогоняем беду с порога!Мондум ощутила малопонятный страх. Она тысячу раз слышала эту песню и прекрасно знала, чем та заканчивается, но все равно ей сделалось не по себе. Наверное, народная песня, простая и тоскливая, плохо сочеталась с роскошными панелями красного дерева на стенах и ковровой дорожкой под ногами.
Все ушло, все уже не так: Далеко завела дорога. Пуля в поле, безмолвный мрак…Зондэр резко толкнула дверь и вошла.
— Отогнали беду с порога? — холодно осведомилась она в повисшей тишине.
Картина, открывшаяся ей, не то чтобы подходила под описание «безобразная сцена». Во всяком случае, все оказалось куда менее ужасно, чем рисовало воображение Зондэр. Во-первых, действующих лиц было всего четверо — Маэрлинг, какой-то молодой человек с пшеничными усами, волшебным образом делающими его еще моложе, и две девицы, блондинка и брюнетка. В куртизанках Зондэр понимала мало, но выглядели обе незнакомки вполне пристойно. Никаких задранных юбок, приспущенных чулок, вульгарных красных ртов и тому подобных признаков профессии. Даже расселись все участники сцены вполне приличным образом — девицы, в частности, расположились на стульях, а не на коленях у кавалеров. Кавалеры, правда, дружно вскочили, как только открылась дверь. Юноша с усами смотрел на Зондэр с истинно детским недоумением. Маэрлинг несколько раз моргнул, словно увидел привидение, а потом без улыбки ответил:
— Если бы на моем пороге стояла именно такая беда, я бы ни за что не стал ее прогонять. Тем более, шашкой.
— Оставьте любезности барышням, — «не поняла» Зондэр и кивнула на девиц. Одна из них выпустила из рук гитару, на грифе которой красовался большой голубой бант, положила ее на стол и недоуменно покосилась на товарку. Та скривила губы.
— Вы, Витольд, не предупреждали, что к нам еще кто-то присоединится…
— Потому что к вам никто более не присоединится, — Витольд, если и был растерян, взял себя в руки довольно быстро. Он тоже отложил гитару — на сей раз безо всяких бантиков и цветочков — и кивнул приятелю:
— Артур, извини меня. Дамы, всего наилучшего.
Мондум отступила с порога в коридор. Витольд стремительно вышел и закрыл за собою дверь. Злой взгляд из-под черных кудряшек одной из девиц Зондэр перехватить еще успела.
— Весьма сожалею, что испортила вам вечер.
— Благодарю, что вы его украсили, — совершенно спокойно возразил Витольд. Зондэр, наконец, догадалась, что Маэрлинг-младший пьян. Ровно настолько, чтобы слишком тщательно следить за своими манерами, словами и жестами. — Я не думаю, что вам нравится находиться в… в подобном месте и обществе. Если не возражаете, мы выйдем через черный ход. И там поговорим.
— Откуда вы знаете, что я пришла говорить?
— Бесспорно, грань между оптимизмом и глупостью бывает очень тонка. Но я не настолько оптимист, чтобы полагать, будто вы сюда пришли за чем-то еще.
— Вообще, вы неплохо пели, — честно сказала Зондэр, чтобы сгладить неприятное впечатление. Серьезный Маэрлинг казался ей чем-то очень странным, почти таким же странным, как военная песня в стенах богемного ресторана.
— И вас не оскорбило наше опереточное понимание искусства?
Зондэр покосилась на Маэрлинга.