Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
Наклз всегда знал, что у жизни гораздо больше юмора, чем принято полагать, и гораздо меньше — милосердия.
Залетная дурочка носила то же имя, что и его единственная дочь. Последняя вместе с матерью погибла в «исправительном лагере», организованном Аэрдис для родственников «врагов империи». Ей было шесть. По иронии судьбы «врагом империи» Наклз стал несколько позже, уже после того, как солнечным утром, едва вернувшись из длительной командировки, получил извещение из того самого лагеря. Как выяснилось, в Аэрдис плохо умели писать рэдские фамилии. Ошиблись на одну букву и вместо родственников какого-то пойманного на взятке чиновника в Тихий Лес отправились Элейна и Маргери.
О том, что произошло дальше, Наклз предпочитал не вспоминать никогда.
Вторая Маргери благополучно дожила до двадцати четырех лет, вынашивая в растрепанной русой головке планы мировой революции, которая начнется в Каллад и принесет всем счастье. Революцию же в Каллад принесут рэдцы. Разумеется, на деньги Аэрдис, но об этом идеалистически настроенная деточка как-то не подумала.
То, что первая умерла, и то, что вторая выжила, казалось Наклзу какой-то адской таблицей умножения и сложения вероятностей, непостижимой уму и чуждой всякой логике.
Одна Маргери умерла потому, что кто-то росчерком пера сделал из Кресэ Крессэ, кто-то другой украл ничтожную сумму из какой-то богадельни, а кто-то третий гонял врагов императора слишком далеко от места развития событий, и все это одновременно. Вторая Маргери прошла заполненный переодетыми шпиками город в накладных усах, мужских брюках и пальто, видавшем еще прошлый рэдский переворот. Не говоря уже о чуде оружейного дела, за счастье подержать в руках которое некоторые коллекционеры друг другу бы глотки перегрызли. Это настолько плохо вписывалось в красивую и уютную теорию вероятности, с шариками разных цветов, случайным образом извлекаемыми из корзины в качестве наглядной иллюстрации возможных исходов, что Наклзу становилось тошно.
Когда он вернулся, Магрит уже выпила весь чай, съела все, что в доме было съедобного, и только виновато улыбалась:
— Спасибо! Неделю нормальной еды не видела. Чуть цветок на подоконнике не схарчила за компанию. Потом он на меня зашипел, гнида такая!
— Он ядовитый, — ухватился за нейтральную тему Наклз. — Это дэм-вельдская модификация мухоловки. Так называемая «мухоловка Немексиддэ». Кусается, жжется, шипит и вообще имеет отвратительный характер.
— Я так и подумала, что гнида. Заменяет кошку особенно невезучим людям? Я оставшиеся осколки прибрала и пол вытерла. Что-то случилось? — взгляд девушки стал беспокойным.
— Ничего. Мигрень.
— Лицо у вас зеленое.
— Всегда такое, — покривил душой Наклз. Вообще, лицо у него было бледное от природы, а скверный столичный климат здоровому загару никак не способствовал. Разве что веснушек в апреле подкидывал.
Чай закончился, поэтому Наклз налил себе кипятку, уселся за стол и пристально посмотрел на Магрит. Голубоглазая смерть теории вероятности недоуменно улыбалась.
— Как вы до моего дома добрались? Нет, не то. Как вы вообще до Моэрэнхелл Каллад доехали? Бесы с ним. Как вы сумели просто пересечь калладскую границу?
Магрит нахмурилась, как будто вспоминая.
— Ой, да как-как, как все… Первое — пехом. Второе — поездом, третьим классом. А границу… да под военным эшелоном проехала. Был там один сержантик — феерический дурак.
— Феерический дурак, — тихо повторил Наклз. — Одно совпадение есть. Хорошо.
— Что «хорошо»? — не поняла Магрит.
— Все хорошо, — рассеянно отозвался он. — И феерический дурак — тоже хорошо. Как без документов в поезд сели?
— Да говорю ж, как все! Сказала, что в шальную столицу еду. На заработки. Знаете, сколько нас таких едет? Да по желтому билету, калладки они же все морально стойкие, своей родной национальной проституции в Каллад нет! — для особенно непонятливых пояснила Магрит с некоторым раздражением. — Денег сунула и поехала. Хорошо, хоть деньгами взяли, а не в… натуральной форме.
— Да, неплохо, — согласился Наклз, прихлебывая кипяток. Его уже почти не мутило. — А в столице?
— Ну, желтый билет мне еще Ястреба сделали. Почти как настоящий. Показать?
— Не стоит, — Наклз в жизни не видел и не держал в руках желтого билета, так что имел крайне смутное представление о том, как он должен выглядеть. — И многим вы его уже показали?
— А то, — расплылась Магрит в радостной улыбке. — Желтый билет — штука полезная. Метрики после него уже не спрашивают.
Наклз задумался. Перед ним действительно сидела смерть теории вероятности. Глупость этой девицы воистину была подарком небес. Магрит, похоже, даже в голову не приходило, что по этому самому желтому билету ее спокойно могла позаимствовать на ночь дюжина ребят из Третьего отделения. Они, надо думать, сильно удивились бы, когда гордая дщерь революции извлекла бы из сумочки свое чудо породы револьверовых. Но едва ли очень расстроились бы. Инсургентка — это все-таки шик. За такое выдают премии.
— Магрит, извините, вы не могли бы пройтись по кухне?
— Что? — удивилась она. — И вообще, Магрит — это как-то по-калладски. Меня зовут Маргери.
— Мы в Каллад, Магрит, — тусклым и скучным голосом сообщил Наклз. — Пройдитесь, пожалуйста, по кухне.
Девушка пожала плечами, но просьбу выполнила. Наклз, проследив взглядом ее движение, вздохнул:
— Я так и думал. Очаровательно.
— Что именно кажется вам очаровательным? — снова заулыбалась Магрит.
Наклз тактично смолчал. Он вдруг понял, что чуть более получаса назад, то есть еще посреди бела дня, все соседи могли видеть, как в его дом, активно вихляя бедрами, вошел худосочный брюнетик с усами, как у профессионального «кота». До этого брюнетик успел показать желтый билет дворнику, сторожу и, надо думать, вообще всем желающим.
Осада студенток, имеющих проблемы с точными науками, по всей вероятности, отменялась. Главное, чтобы их место не заняли такие же студенты с широкими взглядами на вещи. Наклз залпом допил остывший кипяток и бросил:
— Магрит, если вы не возражаете, в калладскую рулетку играть будем завтра. Прежде чем мы разойдемся досыпать, задам вам еще один вопрос: с чего вы взяли, что ваш отец — именно я?
— Да мне знакомый сказал, что я на тебя страшно похожа, — домашний уют, чай и остатки кулинарных талантов майора Мондум явно настроили Магрит на миролюбивый лад. Девушка сонно мурлыкала и совершенно спокойно говорила «ты». Без панибратства и как-то очень естественно. — И, кстати, похожа. Хотя ты, конечно, посимпатичней будешь, — безапелляционно добавила она.
— Магрит, подумайте… подумай сама, — беседовать на «вы» с этим безнадежно выпавшим из реальности существом и вправду было смешно. — Подумай сама. Тебе двадцать четыре, ты сама сказала. Мне четыре месяца назад исполнилось тридцать семь. Я никогда не копался в этом вопросе, но, думается мне, стать отцом в двенадцать — задачка не из легких. Не говоря уже о том, что, когда мне было двенадцать, полным ходом шел третий раздел Рэды. Это, я тебе скажу, было невесело. Хлеб из отрубей, размоченная березовая кора, комендантский час и все прочие радости, которые только могли дать миру белокрылые. Надо было иметь очень много жизнелюбия, чтобы в такое время бегать за девицами. У меня столько никогда не было.