Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
— Мессир Винтергольд? Ну зачем так официально, Эрвин? Я по старой дружбе зашел.
Лейтенант решил не уточнять, когда это между ними была дружба.
— Сделайте одолжение, перестаньте курить. У девочки снизу — астма.
— Да я бы на вашем месте еще спасибо сказал. Это бесцветное чудовище насилует пианино уже третий раз за утро. И мои эстетические идеалы заодно, — благодушно просветил Эрвина Винтергольд-младший, но сигару действительно затушил.
В жизни лейтенанта Нордэнвейдэ было не так уж много вещей, которые он безоговорочно ненавидел. Но Эдельвейс Винтергольд был близок к тому, чтобы попасть в их число. Вопрос «А не пойти ли вам на хрен, мессир?» вертелся у Эрвина на языке, но людям с фальшивыми документами следовало сдерживать прекрасные порывы души.
— Вы музыку пришли послушать? Или у вас было ко мне какое-то дело, достаточно важное для того, чтобы вламываться в чужой дом?
— Эрвин, вы наивны. У хозяйки есть запасной ключ. И она давно подозревала, что для вашей нервной работы вы подозрительно тихо себя ведете. Ни драк, ни скандалов, ни попоек — ничего.
— Даже животные не гадят там, где едят, — сухо сообщил Эрвин. — Все мои драки и попойки проходят вне дома. Или мне стоит таскать девиц прямо сюда? Пусть Тирье только скажет.
— Оправдания хорошие. Так или иначе, она дала мне ключ и она хозяйка дома. Вторжения не было.
— Был визит без приглашения, что в хорошем обществе считается недопустимо дурным тоном. Излагайте, зачем пришли, или выметайтесь.
— Вампир показал зубы?
Верхний ящик стола не был выдвинут. Возможно, все еще было в порядке. Огромный мир быстро сжался до нескольких метров, заполненных сигарным дымом, плавающим в ярком солнечном луче. Эдельвейс развалился в кресле рядом с этим проклятым столом и мерил Эрвина проницательным взглядом.
— А вот это вам придется еще доказать, — тихо посулил лейтенант.
Эдельвейс благодушно расхохотался:
— Какая гадость. Доказывать это будет мой почтенный родитель. Я не занимаюсь охотой на ведьм. Я пришел попросить об одной услуге.
— Занятно, что вы с этим пришли ко мне. Дело в том, что я не оказываю услуг людям, которых…
— Которых считаете ублюдками? Выражайтесь яснее, Эрвин, я не обижусь. Я же, так сказать, породистый ублюдок. С родословной, полной таких же ублюдков. Чего замолчали?
— Которых плохо знаю.
— Древняя мудрость, между прочим, говорит, что вы в некоторой степени несете ответственность за мою жизнь, — расплылся Эдельвейс в улыбке. Улыбалась у него только нижняя половина лица. Ярко-голубые глаза, признак немалой толики аэрдисовской крови, были пусты и ровным счетом ничего не выражали.
«Да знай я тогда, чьему выродку не дал прыгнуть с моста, сам бы подтолкнул», — раздраженно подумал Эрвин. О том, что некоторые добрые дела наказываются еще в этой жизни, он узнал с солидным опозданием почти в пять лет.
— Еще древняя мудрость гласит, что незваный гость может случайно навернуться с лестницы. Давайте к делу, если оно есть. Если его нет, то я, простите, не спал всю ночь, маюсь похмельем и вообще валюсь с ног.
— Мой почтенный батюшка решил в очередной раз прошерстить неграждан.
«Менее радикальные средства от старческого бессилия ему уже, видимо, не помогают», — Эрвин тоскливо посмотрел в окно. От визита сыночка четвертого человека в государстве он закономерно не ждал ничего хорошего.
— Удачи ему в славном деле избавления Каллад от выродков, бесов, ведьм и прочих приспешников Вселенского Зла.
— Не желаете узнать, есть ли вы в списке подозреваемых?
— Разумеется, я там есть. Давайте уже переходить к услуге.
Эдельвейс резко выдвинул верхний ящик стола. Эрвин сделал все возможное, чтобы не дернуться и сохранить спокойствие. Ящик изнутри был обит зеленым, вытершимся от старости сукном. Именно там сейчас и сходился весь бескрайний мир. Конец перспективы.
— Не хотите ничего сказать?
Мысли лейтенанта потекли очень быстро, четко и размеренно. Сейчас Эдельвейс извлечет склянку с сывороткой. Ухмыльнется. Скажет какую-нибудь пошлость. А Эрвин как раз успеет взвести курок. С такого расстояния невозможно промахнуться. Пулю в голову ублюдку и… И в окно. Выстрел услышат во всем доме, так что да, в окно. Закоулками до дома Витольда, взять денег на дорогу в долг и рвануть в Рэду. В Рэде будет война. Там можно прятаться хоть до скончания века. Нет, к Витольду идти нельзя ни в коем случае. Незачем никого втягивать. Втягивать. Да вся Ломаная Звезда окажется втянута. Вместе с ним. По самые уши, — сердце отбило в груди какой-то бешеный ритм. — Значит, не так. Придется застрелить Эдельвейса, немедленно уничтожить сыворотку, по возможности создать иллюзию крупной пьянки и застрелиться самому. Ничего не остается. Но тогда в Эдельвейса придется стрелять через подушку. Хорошо.
Эрвин молча обошел стол и прошествовал к кровати. Белая пуховая подушка была как раз тем, что требовалось. Но ее потом тоже придется куда-то деть.
Эдельвейс, посмеиваясь, извлек из ящика бумаги и ложное дно. Эрвин за его спиной вынул из кобуры револьвер и потянулся к подушке.
— …! — сынок всесильного Герхарда Винтергольда удивленно выругался, а потом расхохотался. Эрвин механически посмотрел в ящик. Он прекрасно знал, что там должно было лежать.
Сыворотки Асвейд — рубиново-красной жидкости, которую мало с чем можно было спутать — в зеленой склянке там не лежало. Вместо нее на дне ящика, стыдливо поблескивая тусклым боком, покоилась бутылка дешевой калладской водки. И огурец. Отличный такой огурец, крупный, зеленый, весь в пупырышках. Как картинка из букваря. Бутылка была ополовинена, а огурец надкусан.
Эдельвейс смеялся как ребенок. Эрвин бездумно созерцал натюрморт и глазам своим не верил. Голова стала неожиданно звонкой и пустой.
— Восхитительно, — простонал сынок начальника тайной полиции. — Я считал, вы скрываете вампиризм. Но, бесы дери, лучше иметь порфирию, чем такой дурной вкус! Водка с огурчиком! Ха-ха! Очень народно. Поддерживаете калладского производителя? Бла-агородно, нечего сказать!
Чудовище с первого этажа на пару мгновений перестало терзать инструмент, но тут же продолжило с новой силой. Эрвин пару раз моргнул. Огурец не исчез, не выпорхнул в окно, он все так же лежал в ящике и вызывал у Эдельвейса приступы непонятного веселья.