Время жестких мер
Шрифт:
– С добрым утром, – вошла в опочивальню баба Катя, повесила на стул выстиранную одежду. – Сутки прочь, как говорится.
– Ничего себе, – пробормотала она.
– Ох ты, горюшко. – Она присела на краешек кровати. – Ну, ничего, уже живая. Рассказывай, где же тебя так угораздило?
Она закрыла глаза и начала повествовать. Несложно догадаться, что пока она спала, память лучше не стала. Но последние события худо-бедно отложились. Хозяйка взволнованно цокала языком.
– Чистая правда, баба Кать…
– Да верю я тебе, деточка, всякое в жизни случается…
– А где мы, баба Кать?
– Как где? – хозяйка сделала удивленное лицо. – Гавриловка это. До Варламово верст
– А до города?
– До которого?
– До Н-ска.
– А это верст семьдесят. Туда, – хозяйка показала рукой. – Южнее. Но из нашей Гавриловки до города не доедешь. Здесь только у деда Степанова есть машина. И та без колес. Нужно в Варламово, там автостанция, в три часа пополудни каждый день автобус ходит… А ты никак в город собралась?
– Не знаю я, баба Кать. Можно, я у вас денек-другой поживу? Я тихая…
– Да живи, не жалко, – улыбнулась хозяйка. – И мне веселее будет. Тебе еще рано вставать. Сейчас чайку полезного заварю…
Она шаталась сонной мухой по выметенному подворью. Издали рассматривала деревенскую улочку, по которой никто не ходил, тротуары из досок, скособоченную крышу хибары напротив, где, по утверждению бабы Кати, проживала аналогичная старушка, только в отличие от бабы Катя практически слепая, глухая, малоговорящая и ровным счетом ничего не соображающая. Она грелась на солнышке, общалась с задумчивым пушистым котом – он таскался за ней повсюду. Схватила веник, стала выметать дом.
– Нечего тут мести, – ворчала баба Катя, отбирая веник. – Подметала уже. Если хочешь помочь, ступай к поленнице, собери дрова, а то рассыпались. Новую кучу разложи – ее недавно Борька Моисеев привез, вывалил под навесом, а руки еще не дошли.
На обед ели суп из утки – очень вкусный.
После обеда она отправилась в курятник – кормить тамошних обитателей. Баба Катя показала, как это делается, и гостья не обманула ожиданий. В разгар сельскохозяйственных работ на участке объявилась голосистая тетка в косынке с тощими ногами, вцепилась в бабу Катю, трещала без умолку. При этом стреляла глазами по сторонам и, без сомнения, засекла постороннюю в курятнике. Стала вытягивать шею, что-то выспрашивать. Не понравилась ей эта креветка. Баба Катя увела ее в дом, а минут через десять выпроводила, закрыла калитку и облегченно вздохнула.
– Грушка это, не обращай внимания, дочка. Через дом живет. Не язык, а помело. В каждой бочке затычка. Всюду успевает. Как придет, да начнет трещать, да в каждую щель залезет, всех грязью обольет, все сплетни выложит…
– Активная жизненная позиция, – неуверенно заметила она.
– Шило в заднице, какая там позиция, – хмыкнула баба Катя.
Остаток дня она валялась в постели в какой-то липкой прострации. Ужин не запомнился. Помнила лишь, как баба Катя подбила под ней подушку, усадила и заставила выпить ядреный отвар, после чего прошиб тропический жар, завертелись сновидения… Она спала с мужчиной, было приятно, его кожа имела характерный запах, который ей нравился. Пропал мужчина, она проснулась и обнаружила на кровати чешуйчатого демона с оскаленной пастью. Пахло от него не очень. Тот, чье имя не называем, – сообразила она. Не потому, что боимся, а потому, что не знаем. От демона несло автомобильным выхлопом и паленой резиной. Она дернула себя за ухо, вроде как проснулась. Опять беда. Сломался телефон или… утро в сосновом бору. Она пыталась вызвать дух сотового оператора, но телефон молчал. Треснула ветка, кто-то объявился за спиной. Она вздрогнула, выронила трубку. И свалилась под задний бампер машины! Горел свет, виднелись трещины и вмятины на прогнившем пластике, озарялся номер, который она однажды уже пыталась запомнить. Бурчали
Она очнулась от яркого солнца, бьющего через щель в занавеске. А перед глазами стоял регистрационный знак, заляпанный грязью, но вполне читаемый. А ведь это ниточка. Единственная, слабенькая, но ведь и этой не было. Организм был полон сил. Она встала, сделала зарядку. Беги из этой деревни, – тормошил внутренний голос. – Ты должна немедленно бежать…
Предчувствия томили. Она заправила постель, побежала в сени, где был рукомойник, древний зубной порошок с мальчиком на крышке, подозрительно смахивающим на Володю Ульянова, и истертая до дыр зубная щетка, жалованная бабой Катей.
– Постой, дочка, – растерялась хозяйка. – Нельзя же вот так, с бухты-барахты… Куда ты пойдешь? Пропадешь там, в городе…
– Не по себе мне, баба Катя, кошки на душе скребут. Ехать надо. Буду разбираться, что к чему. Обязательно к вам приеду, когда с делами разберусь. Побегу я, баба Катя, не буду завтракать…
– Да хоть с собой возьми… – Она собирала котомку, бросала в нее вчерашние пирожки с луком и яйцом, помидоры, деревенское сало, нацедила квасу в пластиковую бутылку, а у калитки расчувствовалась, расцеловала в щеки.
– Через лес иди, через лес, вон туда. Да не задерживайся в лесу-то. А как перейдешь, будет дорога. Тебе направо, в Варламово. Только в Варламово, запомни. Иначе не доедешь до своего города. Автобус с автостанции в три часа, билет возьми сразу, как приедешь в Варламово, да не опаздывай на рейс и постарайся поменьше общаться с местными. Разные среди них люди…
Она неслась, прижимая к груди котомку. Жирные кошки скребли на душе. Опасность кожей чувствовала. Лучше не гадать, откуда что берется, а бежать, пока не поздно… Она переулком выскочила к лесу, припустила вдоль опушки, выискивая тропу. Тропы не было. Бросилась напрямки, через тернии. Лес расступился, образовалась грунтовка. Она замахала руками. С лязгом остановился самосвал.
– Куда? – выкрикнул моряк в тельняшке.
– В Варламово, куда еще!
– Садись! – гаркнул водила. – Пятьдесят рублей!
Да уж, это не дорога от Шереметьево до столицы… Она заплатила моряку сто рублей, и он домчал с ветерком. Встречные машины шарахались от самосвала, как от прокаженного. Райцентр Варламово – еще одно забытое богом местечко. Столько таких местечек по стране, «встающей на ноги и неуклонно повышающей благосостояние своих граждан»… Не деревня – рабочий поселок, состоящий из барачных построек. Карьер, добывающий щебень, вереница мастерских, шинный завод, свалки, пустыри, начатые и брошенные строительства. Площадь перед автостанцией гудела, как улей. Здесь же приютился базар, продуктовые магазины, запущенный парк, в глубине которого просматривалось нечто напоминающее дворянское гнездо, подорванное террористами.
– Чао, подруга, – распрощался разбитной моряк, вставая посреди лужи. – Будешь в наших краях, милости просим в автомехколонну. Лехой меня кличут.
– Нет уж, лучше вы к нам. – Она свалилась в лужу.
Билетов в кассе было навалом, но ей досталось место в конце салона, где больше всего трясет. До рейса оставалось пять часов. Она отправилась бродить по «городу». Едва ли снулая замухрышка в заштопанной стеганке и с пучком волос на затылке могла привлечь чье-то внимание. Забралась в пустынный «графский» парк, перекусила, принялась тянуть резину. На месте не сиделось. Она шаталась по базару с наивной миной, зевала по сторонам. Колхозники продавали убитых животных, продукцию птицеводства, овощи. Народные умельцы выставляли на лотки плетеные корзины, выкладывали коврики.