Время жестоких чудес
Шрифт:
– Улитка не насекомое, – сказал кто-то рассудительно. – Это зверь.
– Угу. Как василиск. Свирепое, зубастое.
– А может быть, она просто влюбилась в него? Ля-ля-ля, влюбилась, влюбилась! – пропела Кукушка, прозванная так за то, что любила дразниться.
Глаза Алии наполнились слезами. Она вышла из дома-на-дереве так, как обычно выходили только мальчишки и Эрика – лихо прыгнула в проем двери и молнией скользнула вниз по канату.
Оставшиеся с удивлением смотрели ей вслед. Обычно Улитку долго нужно было уговаривать залезть в Дом, а стаскивали
– Вот это да… – выразила общее мнение Мирка, которая больше всего водилась с Улиткой.
– Надо ее почаще доводить до слез, – рассудил Колобок.
– Я тебе самому житья не дам, пока мамочке жаловаться не побежишь… – пригрозила Мирка, по своему обыкновению покраснев от злости.
– А в глаз?!
Жедь пресек драку в зародыше.
– Улитку не трогать, – веско сказал он. – Ну, влюбилась она в Клопа, так это не наше дело…
Улитка боялась, но упорно ползла наверх. Пальцы сами находили щели между бревнами, Жива указывала наиболее безопасный путь, девочка мягко и бесшумно скользила в сгущающейся тьме.
Она почувствовала чье-то внимание, сжалась, но ее все равно заметили. Вытащили за руку на площадку, наградили шлепком и отправили вниз.
Пришлось начинать все сначала. Наконец она преодолела последний пролет и скользнула на приворотную башню.
Клоп подскочил.
– Тьфу, Улитка! – Он изо всех сил пытался скрыть, что внезапное появление девочки его напугало до икотки. – Ты чего тут?
– Пришла проведать тебя… – Алия пыталась отдышаться.
– Ну, вот он я, – недовольно сказал паренек. – Эй, да у тебя кровь на пальцах! Где это ты так?
– С дома-на-дереве, по канату…
– Дай зашепчу…
Он пробормотал заклинание, каким пользуются все дети, и царапины перестали кровоточить.
– Ой, спасибо, – прошептала Улитка, в изнеможении опускаясь на дощатый пол, и неожиданно для самой себя тихо заревела.
– Ты чего? – перепугался Ларри. Подобно многим мальчишкам, он панически боялся девчоночьих слез.
– Ох, Ларри, – она уткнулась лицом в его рваную куртку, – если бы ты знал, как я перетрууусила…
– Ладно, ты реви, только в сторонке, – разрешил Ларри, отстраняясь. – А то мне надо смотреть…
Он повернулся, Улитка еще немного поревела и перестала.
– Как ты сюда попала? – спросил он, когда она, утирая слезы, подошла к нему.
– Я по внутренней стене залезла.
Ларри не поверил.
– Врешь! Она же ровная совсем!
– Не такая уж, – сказала девочка. – Кроме того, мне, Улитке, куда угодно можно забраться…
Клоп косился с уважением и недоверием. Он знал, что Улитка никогда не врет. Или говорит как есть, или плачет…
– Ты… знаешь что, – с неловкостью сказал он. – Хочешь, я больше никогда не буду звать тебя Улиткой? Как тебя зовут на самом деле?
Но она не сказала настоящего имени и отчего-то опять заревела. Клоп пожал плечами и вернулся к обязанностям караульного. Он знал, что чем меньше обращают на плачущих внимания, тем быстрее они успокаиваются. И действительно, всхлипывание скоро прекратилось.
– Можно я постою с тобой? – спросила Улитка за спиной. – Боюсь обратно спускаться…
Ларри милостиво разрешил, и дети вдвоем стояли на башне, пока их не сменил посланный Джеком Жедь.
Далеко от Далекой Криты на башне Полесья стояли двое давно уже не детей.
Тот, что был старше, хмуро разглядывал темноту. Вечером опустился туман, закутав Полесье в белый саван. Макс взвесил в уме сравнение и поморщился, он терпеть не мог туманную погоду.
Алек, похоже, не мучился никакими предчувствиями, и сырость была ему нипочем. Когда гений забывал о своем Даре, он выглядел самым обычным подростком – неунывающим, веселым, жаждущим приключений. И любопытным.
– Что происходит?
Макс как будто не заметил вопроса, продолжая созерцать туман или, может быть, свои мысли, мало отличающиеся от подсвеченной Луной белесой пелены. В последнее время он приобрел привычку надолго застывать на одном месте, что-то обдумывая, а потом так же внезапно «просыпался».
– А? – очнулся он. Алек вздохнул и терпеливо повторил вопрос.
– Происходит Проводник ведает что, – сказал старший товарищ. – Болотники чего-то закопошились в своих болотах. И церковники…
Он сплюнул через частокол.
– …ведут себя непонятно. По законам войны такого не должно быть.
– Значит, – подхватил Алек, – затевается что-то серьезное.
Макс смерил его взглядом, в котором причудливо мешались насмешка и уважение.
– Сам допетрил?
– Лина. Она иногда… прогуливается и ощущает… некие перемены.
Макс явно собирался приказать, чтобы он и Лина поменьше болтали о том, что девушка узнает во время своих мысленных путешествий.
– Что-то серьезное затевается, верно? – поинтересовался Алек. Макс кивнул.
– Очень серьезное, – пробормотал он. – Более чем…
Старший повернулся, с отвращением покосился в туман.
– Очень, – прошептал он.
Внизу раздались тихие голоса, скрип ворот, и из Полесья вышел конный отряд человек в сто. Копыта лошадей были замотаны мягкими тряпками, оружие не звякало. Алек свесился через стену, рассматривая происходящее. Когда воины растаяли в тумане, он покосился на друга. Макс ответил ему невозмутимым взглядом.
– Похоже, ты не удивлен, – сказал Алек.
Макс пожал плечами.
Алек проснулся рано утром от ощущения деловитой суеты, охватившей Полесье. Стараясь не разбудить Лину, он встал и оделся. Прошелся по городку, сделал вывод, что добрая половина его собирается в путь. Алек сходил искупался и вернулся на сеновал, жены уже не было. Он отправился по мысленному следу и на башне ворот набрел на Майнуса. Наставник провожал мысленным взором обоз с охраной, направлявшийся в глубь земель воличей.