Время жить. Книга вторая: Непорабощенные

Тарнавский Виктор Вадимович

— Есть! — ошеломленно сказал Собеско и от неожиданности впервые в жизни сделал поворот "кругом" через правое плечо. Он ожидал всего, что угодно, но только не этого.

"Жизнь – ироничная штука", — пробормотал про себя Собеско.

Вероятно, он бы еще сильнее утвердился в этом мнении, если бы знал, что происходило в этот момент примерно в восьми тысячах километров к западу.

— Извините, — Лада Вакену несмело подошла к столику дежурного. — Вы не скажете, где сейчас Кен… Кен Собеско?

— Собеско? — дежурный с интересом посмотрел на Ладу и, кажется, узнал ее. — Нет его.

— Я вижу, что его нет. А где он есть?

— В лагере его нет. Совсем. Он на работу

завербовался.

— Когда? — ошеломленно спросила Лада. Ей показалось, что ее сердце с размаху ухнуло куда-то вниз. — Когда это случилось?

— Когда? — переспросил дежурный. — Да неделя уже, наверно, прошла. Кажется, он с вами попрощался, и в то же утро они и ушли, все втроем. Точно.

— И когда они вернутся? — в голосе Лады явственно послышались просительные нотки.

Дежурный нахмурился.

— Говорят, что-то плохое с их бригадой случилось, — нехотя сказал он. — Не знаю, что, но плохое. Так что, может быть, они уже и не вернутся больше… Подождите! Что с вами?! Вам плохо? Присядьте.

— Нет, все нормально, — сквозь зубы процедила Лада. — Со мной все в порядке.

"Успокойся, — уговаривала она себя. — Что ты так разнервничалась? Ну, уехал он. Ну и что? Это же был обычный грубый бесчувственный вояка, с ним почти невозможно было разговаривать о чем-то отвлеченном. Он не читал те же книги, что и ты, не смотрел те же фильмы, не ходил в театр, не посещал выставки, да и в постели был – прямо скажем – хорош, но не более того…"

Но на самом деле Лада Вакену знала, что все это вторично, третично, десятерично. Главное, Кен был сильным и надежным, с ним она всегда чувствовала себя спокойно. И рядом с Кеном она никогда не была одинокой. Не была…

"Боже, какую ошибку я совершила! — подумала она. — Какую ошибку…"

Никогда не возвращайтесь к тому, что оставили позади. Никогда…

Глава 49. Образ жизни

Пир во время чумы… Тот, кто первым додумался до этого, был мудрым человеком. Только во время чумы и может быть настоящий пир, когда веселье бьет через край, когда душа нараспашку и когда наслаждаешься каждой минутой, забыв обо всех бедах, но в глубине души помня, что каждая такая минута может оказаться последней.

Такая вот себе гамма чувств… Гредер Арнинг иронично усмехнулся над собственной фантазией. И чумы никакой нет – бомбить уже недели полторы, как прекратили, и пир, в общем-то, так себе – обычная среднестатистическая пьянка, пусть даже и по большому поводу – завершение прокладки подземного входа и проводы Диля Адариса.

Застолье уже достигло той стадии, когда единый коллектив разбивается на группы и пары. Леттер Ярки, сидевший по правую руку от Арнинга, был всецело поглощен своей соседкой – хорошенькой Нитой Серенис. Отец Ниты, старый Рон, беседовал о чем-то с Нейлом Вифинисом, в то время как Ланта Вифинис уточняла какие-то последние детали с Дилем Адарисом. Дальше увлеченно рассказывал что-то свое Лефандур Герцен, а за ним все терялось в сумраке, с которым не под силу было справиться одинокой керосиновой лампе, стоящей на ближнем конце стола.

Гредер Арнинг оставался вне компаний, но его это устраивало. Он не любил подобные пьянки – беспорядочные, бессмысленные, затеваемые по всякому поводу и без повода. Посидеть с друзьями за пивом или бутылкой хорошего вина – вот это было в его вкусе. Но накачиваться самогоном в компании полузнакомых и вовсе незнакомых людей – нет, этого он решительно не принимал.

Сегодня Арнинг вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Наверное, все дело было в Адарисе.

Инженер выполнил обещание – проложил подземный ход из воронки прямо в тамбур бомбоубежища, и теперь его неудержимо тянуло в дорогу. А вместе с ним – и Гредера Арнинга.

Возможно, даже

он сам вряд ли мог бы внятно выразить овладевшие им противоречивые мысли и чувства. С одной стороны, Галана стала ему невыносимой. Он не мог больше видеть любимый город, превратившийся в развалины, и не мог больше жить в месте, где погибла Рэл и где их сын так и не дожил до своего третьего дня рождения. В последние дни, когда спало безумное напряжение, он чувствовал вокруг себя страшную зияющую пустоту. И Рэл, и малыш незримо оставались с ним, словно фантомная боль в ампутированной руке. Воспоминания приходили непрошенными и приносили с собой невыносимую боль и тоску. Днем Гредер Арнинг мог забываться в тяжелой и не привычной для него работе, но бесконечными бессонными ночами он мог только вцепляться зубами в подушку, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Уйти означало попытаться оставить все это позади, заполнить пустоту в душе новыми заботами и проблемами.

Это было на одной чаше весов. Однако другую властно тянула вниз надвигающаяся зима, уже напоминающая о себе заморозками и холодными ветрами. Зима, и еще расстояния. Огромные просторы его родины, вдруг ставшие непреодолимыми. От Самодонеса, где жили его родители, до Галаны было триста семьдесят километров по автостраде. Раньше он преодолел бы их на машине чуть больше чем за два часа. Сейчас каждый из этих километров казался бесконечным.

Если бы Гредер Арнинг был уверен, что его родители живы и остались в Самодонесе, он бы, наверное, решился. Но их могли и эвакуировать, а бесцельного похода он почему-то боялся больше всего. Но где тогда цель? До Флонтаны, куда увезли Вирту Эрилис, почти тысяча километров. До Фраувенга, куда так рвался Диль Адарис, — еще больше. Нет, чтобы решиться на такой поход, надо было быть Адарисом, с его непоколебимой уверенностью в том, что раз он верует в Бога, с ним не может случиться ничего плохого. Арнинга очень раздражал этот наивный оптимизм. Несколько раз он порывался высказать Адарису все, что он об этом думает. Но – сдерживался.

Арнинг не верил ни в бога, ни в удачу. Он понимал, что ему не под силу тысячекилометровый путь. Но Адарис с его решимостью и убежденностью искушал его, беспокоил, неудержимо манил несбыточным шансом.

Арнингу было бы легче, если бы здесь его что-то держало. Но он, наоборот, чувствовал себя лишним и ненужным. Когда он работал спасателем, ему не хватало навыков, опыта и умения, но были силы, выносливость и огромное желание. Сейчас этого желания он в себе больше не находил.

Он знал, что с ним происходит. Комплекс отличника, отягощенный неблагоприятными условиями. Он привык всегда и во всем быть первым или, по крайней мере, добиваться успеха – в школе, в университете, в работе, в спорте, в личной жизни… Несчастья, обрушившиеся на него, не сломали, но надломили его. К тому же, впервые в жизни он оказался в ситуации, где все его знания и умения бесполезны и, по большому счету, никому не нужны.

Ну да, чего здесь и сейчас стоит его умение разбираться в сложных финансовых документах или знание трех иностранных языков? Даже учить детей он не в состоянии. Пожилая супружеская чета, живущая в двух кварталах отсюда, — он учитель математики, она – чинетского, делают это куда лучше и профессиональнее.

А еще эти – так называемые "стальные крысы", а на самом деле – обычные обитатели подвалов и помоек. Все, на что их хватает, — это рыскать по развалинам в поисках поживы, да по вечерам хвастаться своей крутостью за стаканом самогонки. Если бы не эти постоянные пьянки, они бы закончили проход намного скорее. А так, им пришлось возиться целых десять суток, причем по-настоящему работали только трое – он сам, Адарис и Нейл Вифинис. Остальные только заглядывали и то – больше чесали языками, чем махали лопатой. Зато праздновать уж приперлись все, кому не лень…