Время жить. Трилогия

Тарнавский Виктор Вадимович

– Черт с ним, Кен! – отмахнулся Арнинг. – Я вот о чем думаю: как бы сделать так, чтобы они совсем от нас отстали?

– Как? – Собеско вскинул голову. – А ну, выдергивай шнурки из ботинок! И немедленно выметайся отсюда!

Привязав шнурки к тумблерам на пульте, Собеско сделал на их концах скользящие петли, накинул их на оба джойстика и резко затянул, одновременно вываливаясь наружу вслед за Арнингом. Катер, словно освободившись от ноши, рванул вверх, набирая высоту и скорость, стремительно превратился в точку, едва заметную в темнеющем вечернем небе, и вдруг исчез в ослепительной вспышке. Прямо над головами Арнинга и Собеско, вжавшихся в снег, с ревом

промчалась девятка "Молний" и, заложив вираж, легла на обратный курс.

– Ух, кажется, мы вовремя, – Собеско поднялся на ноги, отряхивая штаны от снега. – Как ты думаешь, они от нас отстали?

– Надеюсь, – Арнинг тоже встал во весь рост. – Ты это здорово придумал, Кен! Ох, как хорошо! Мы вырвались! А я, считай, дома.

– Только холодно уж очень у тебя дома, – поежился Собеско. – Ох, чувствую, будем мы всю новогоднюю ночь у костра от холода зубами лязгать!

– Ничего, перетерпим, Кен, – весело улыбнулся Арнинг, поплотнее застегивая свой комбинезон. – Самое главное – мы на свободе! А все остальное приложится.

Глава 10. Такая холодная весна

Последний день перед Новым годом оказался у Ринчара Линда до предела наполненным заботами.

Ранним утром, когда ночная темень за окнами только начала уступать место серенькому рассвету, он спустился во двор и, ежась от пронизывающего холода, присел возле большого сугроба, наметенного у стены. Осторожно сняв верхнюю грязноватую корку с помощью алюминиевой миски, Линд начал той же миской черпать снег из кучи и насыпать его в большую кастрюлю, которую он принес с собой.

В сумраке пасмурного утра снег казался сероватым, однако Линд точно знал, что освещение здесь не при чем. Снег, выпадавший в эту суровую и долгую зиму, и в самом деле был серым, словно вобравшим в себя дым и гарь пожаров, опустошивших четыре месяца назад огромные пространства Восточного континента.

Как рассказывали Линду друзья из Криденгской обсерватории, мельчайшие частички пепла от сгоревших городов и лесов до сих пор висели в атмосфере, не пропуская к земле солнечное тепло и свет, и зима, которой давно было пора возвращаться в свои северные владения, продолжала властвовать над миром. Температура по ночам упорно держалась ниже пятнадцати градусов мороза, а днем, даже когда неяркое солнце пробивалось сквозь мутную пелену облаков, мороз ослабевал, в лучшем случае, только до минус десяти градусов.

Наполнив снегом кастрюлю, Линд подхватил ее за ручки и осторожно понес ее наверх по холодной и скользкой лестнице. Растопка снега требовала немалых затрат драгоценных дров, а полученную воду надо было пропускать через фильтры, на которых оставался темно-серый налет, но это было все же лучше, чем спускаться к реке или источнику, а потом долго подниматься по разрушенным и заснеженным улицам с тяжелыми ведрами в руках.

С водой в Криденге было напряженно. Городская насосная станция была уничтожена при бомбежке, и о ее восстановлении не могло быть и речи. Городские власти с помощью уцелевшего оборудования бурили скважины, но район, где жил Линд, находился на возвышенности, и водоносные горизонты пролегали там слишком глубоко. Ему несколько раз советовали перебраться в центр города, где снабжение водой, продовольствием и топливом было значительно лучше, а в бомбоубежища и станции метро, превращенные в общежития, на несколько часов в день даже подавалось электричество. Однако Линд не хотел покидать дом, где он прожил всю свою жизнь.

В небольшой кухне все уже были на своих местах. В печке-буржуйке горел огонь, выведенная

в окошко труба уютно гудела, а из постепенно нагревающихся кастрюлек распространялись вкусные запахи. Мама помешивала столовой ложкой аппетитно пахнувшее варево, а Тэви, сидя за узким столиком, раскладывала по тарелкам вялую зелень, которую выдавали в качестве средства против цинги, и осторожно, чтобы не накрошить, нарезала острым ножом серый пайковый хлеб.

– Доброе утро, – поздоровался Линд с Тэви, ставя кастрюлю со снегом на пол у печки. – Как спалось?

– Нормально, спасибо, – Тэви, закончив резать, ссыпала крошки в блюдце. – Как там на улице?

– Холодно. Приличный мороз и довольно противный ветер.

– Как я устала от этого холода! – Тэви зябко закуталась в наброшенный на плечи клетчатый плед. – Что говорят твои звездочеты? Скоро будет теплеть?

– Наверно, не скоро, – смущенно развел руками Линд, словно именно он был виноват в неблагоприятных прогнозах. – Правда, у них сейчас, конечно, не те возможности, что раньше, так что они могут и ошибаться.

– Как бы мне этого хотелось, – Тэви устало вздохнула и в кухне наступила тишина, прерываемая лишь треском пламени.

– Ты идешь сегодня на службу? – спросил Линд, просто чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Конечно! – подняла тонкие брови Тэви. – Я же должна придти, всех поздравить, раздать подарки… Хотя настроение совершенно не праздничное. Новый год – это день весны и солнца, а сейчас… А помнишь, Ринчар, как мы все встречали Новый год… кажется, в 64-м?! Ты тогда притащил не ветку, а целый куст весенней красавицы! А теперь без нее и праздник – не праздник, правда, тетя Лэра?

– Да, Новый год без весенней красавицы – это как-то грустно, – согласилась Лэра Линд. – Вместе с ней и зима не казалась бы такой страшной и бесконечной.

– Я попробую! – Ринчар Линд вдруг порывисто вскочил с места. – Я постараюсь достать весеннюю красавицу! Все равно, у меня на сегодня нет никаких важных дел.

И подхватив с тарелки ломоть хлеба с зеленью, Линд застегнул пальто, натянул на голову шапку и, взяв перчатки, выбежал прочь из кухни.

Выйдя из дома, Ринчар Линд, не раздумывая, свернул направо. После вторжения пришельцев Криденг словно съежился до своих границ столетней давности, и жизнь в полуразрушенном и замерзшем городе теплилась лишь в старом центре. Если где-то и можно было надеяться разыскать веточку цветущей весенней красавицы, которой в Чинерте было принято украшать дома под Новый Год, то только там.

Спустившись по когда-то красивой, а ныне черно-белой от присыпанных снегом пожарищ улице Рассветов, Линд прошагал из конца в конец по всему длинному бульвару Герениса, обогнул оплавленные остатки памятника жертвам Гражданской войны на площади Согласия и, наконец, свернул на протоптанную в снегу дорожку, вившуюся по расчищенной от обломков мостовой улицы Благодатных Дождей.

Это уже был почти центр, и на его пути стали все чаще попадаться люди. Линд обогнал пожилого мужчину, тянувшего за собой санки, на которых сидела закутанная в одеяла девочка лет шести, посторонился, пропуская торопившегося куда-то парня с непокрытой, несмотря на жестокий мороз и ветер, головой, а затем и вовсе ступил на обочину, чтобы дать дорогу двум женщинам неопределенного возраста, которые вдвоем несли большую плотно набитую сумку. Несколько раз мимо Линда медленно проезжали грузовики с закрытыми брезентом кузовами. Из больших уродливых коробок газогенераторов по бокам кабин тянулся хвостом рваный серый дым.