Время жить. Трилогия

Тарнавский Виктор Вадимович

Пройдя мимо большого серого здания бывшего пожарного депо, откуда из-за широких створок запертых ворот доносилось едва слышное тарахтение станков, Линд почувствовал привычный прилив воодушевления. Израненный, засыпанный снегом и скованный морозом, оторванный от страны и от мира город жил, выпускал промышленную продукцию, шил теплую одежду и обувь, лечил и защищал своих граждан и даже управлял клочком свободной от пришельцев земли, до которой он мог дотянуться оборванными ленточками дорог и пропеллерами неуклюжих деревянных аэропланов. Предметом особой гордости горожан было то, что в нем продолжали работать несколько институтов, где преподаватели в нетопленых кабинетах

с заколоченными окнами негнущимися от мороза пальцами писали мелом прямо на закопченных стенах, театр, переместившийся в актовый зал бывшей первой гимназии, за зиму дал пять премьер, а на открытом катке на углу улиц Цветочной и Купеческой играли музыканты и кружились на коньках веселые молодые пары…

Жизнь постепенно брала свое, и даже в этом промерзшем насквозь печальном мире, возникшем на месте разрушенного прежнего существования, хотелось настоящего праздника, весны, тепла и счастливого смеха. Линд пристально вглядывался во всех попадавшихся навстречу прохожих – не несет ли кто из них в руке или сумке заветную веточку, усыпанную бело-розовыми цветами размером с крупную горошину, но пока таких не встречалось. До войны весенняя красавица сама расцветала в первые дни весны, заливая белоснежной пеной дворы, парки и скверы, но в этот суровый год она еще не успела пробудиться от зимней спячки.

Свернув в промежуток между двумя домами, Линд прошел через двор и, перебравшись через развалины, вышел на параллельную улицу Солнечных Улыбок. Отсюда было рукой подать до здания бывшей земельной налоговой администрации, где теперь размещалась редакция городской Общей газеты, куча прочих служб и контор и даже жилые помещения для оставшихся без крова сотрудников.

Поднявшись по боковой лестнице на третий этаж, Линд прошел по пустому полутемному коридору, освещающемуся только через окна в торцах, и, толкнув знакомую дверь, очутился в большой комнате, тесно заставленной разномастными столами, шкафами и стульями. На столах стояли пишущие машинки, повсюду валялись пачки бумаг, а на одном из шкафов красочным натюрмортом высилась целая батарея пустых бутылок.

Окно в комнате было тщательно закрыто и завешено темной плотной материей, поэтому в ней стоял полумрак. Только на одном из дальних столов неярко светила керосиновая лампа, перед которой, положив голову на руки, дремал светловолосый человек с такой короткой стрижкой, что казался лысым. Это был дежурный редактор Крон Даманис.

– Привет, Крон, – весело сказал Линд, входя в комнату. – Чего во тьме сидишь?

– А так теплее, – Даманис, ничуть не удивившись нежданному гостю, приподнял голову. – А ты чего здесь? Что-то вчера забыл?

– Ничего не забыл, – покачал головой Линд. – Просто пришел навестить. Какие новости?

– Да никаких, вроде бы, – Даманис задумчиво потер лоб. – Хотя нет, есть новость. По радио прислали предновогоднее обращение президента, вон лежит. Если хочешь, почитай.

– Да уже потом почитаю, в номере, – Линд отодвинул стул и сел напротив Даманиса. – Ты вот что скажи: ты не слышал, где сейчас можно достать весеннюю красавицу?

– Весеннюю красавицу? – удивленно переспросил Даманис. – В такую погоду?! Раньше ее в холодные зимы в теплицах выращивали, только где они теперь, эти теплицы? Хотя подожди… Где-то я недавно видел веточку. Даже точно скажу, в общежитии авиаотряда! Знаешь, где это? На улице Горящих Свечей.

– Конечно, знаю! – кивнул Линд. – У меня самого там живет пара приятелей. Спасибо, Крон, я знал, что ты мне поможешь. Тогда счастливо, с наступающим тебя!… И кстати, открой, наверное, окно, а то тут у тебя

дышать нечем.

– А ну его, – махнул рукой Даманис. – Все равно через час спущусь к себе домой, на второй этаж. Там сейчас жена порядок наводит. Пока, Ринчар, с праздником! До встречи в Новом году!

Выйдя из редакции, Линд почувствовал, что вокруг стало чуточку теплее. Холодный ветер немного утих, в воздухе закружились редкие крупные снежинки, причем, это был нормальный белый снег, без надоевшего сероватого оттенка. Это обрадовало Линда, так как до улицы Горящих Свечей было не близко, и к тому же, чтобы не идти через полностью разрушенный район бывшего предместья Гончары, надо было сделать приличный крюк через Прохладную Набережную.

Набережная, как всегда, была полна народу. Одни спускались к реке за водой и осторожно ступали по неровной тропинке, балансируя с наполненными ведрами. Другие шли к наведенной через реку переправе, чтобы навестить родственников и знакомых, живущих на левом берегу. Третьи, и их было большинство, еще с ночи отправились порыбачить и теперь возвращались домой с уловом. Впрочем, на льду еще можно было заметить десятки неподвижных фигур, застывших над лунками – то ли более терпеливых, то ли просто неудачников. Линду, не большому любителю тратить время на сидение с удочкой, всегда казалось, что в Вегере просто не найдется столько рыбы, чтобы одарить всех желающих предпраздничными трофеями.

На улице Маленьких Барабанщиков, поднимавшейся круто вверх к Святой Горке, где до войны стоял древний собор святых Хорма и Лутуса, уцелело всего несколько домов, но зато на перекрестке гордо высился старинный указатель. Проходя мимо него, Линд, по привычке не смог сдержать улыбки. Название улицы было дано на зеллийском языке, в котором слово "барабанщик" сильно напоминало чинетское "огородник", и туристы, не знавшие зеллийского, всегда недоумевали, что это за "Маленькие Огородники", в честь которых была названа улица.

Свернув на середине подъема в сторону, Линд пересек небольшую площадь Восковых Масок и очутился на узкой улочке Горящих Свечей. Среди старинных трехэтажных домов, сейчас чуть ли не поголовно лишившихся крыш, издалека было заметно высокое здание дореволюционной постройки, которое сейчас использовалось в качестве общежития для отряда связных, в том числе, и для авиаторов, на своих планерах и самолетах осуществлявших контакты с отдаленными селами и городами. В знак приближавшегося праздника уцелевшие стекла первого этажа были обклеены цветной бумагой, а над входом был прикреплен большой венок из темно-зеленого лапника, обвитого яркими лентами. Посреди венка висел надраенный до блеска колокольчик, от которого вниз тянулась длинная веревка. По традиции считалось, что колокольный звон перед Новым годом отпугивает нечистую силу, заставляя ее держаться подальше от веселящихся людей.

Несколько раз дернув за веревочку и удовлетворенно услышав радостное треньканье, Линд вошел внутрь, поздоровался со знакомым вахтером и по многократно опробованному маршруту поднялся на четвертый этаж, где жили летчики. Здесь его сегодня тоже не ждали, но в гости к этим людям Линду можно было смело приходить и без приглашения.

Первое, что увидел Линд, зайдя в крохотную и поэтому всегда теплую комнату, где жили его друзья Либсли Ворро и Кисо Неллью, была веточка весенней красавицы в стеклянной банке, стоявшей с краю стола. За столом сидел Неллью и упорно сражался с каким-то текстом с помощью потрепанного чинетско-вилкандского словаря. Либсли Ворро лежал на узком диванчике сбоку от приятно гудевшей печки и, кажется, дремал.